— Фамилия хирурга была Коренев?
Стараясь ничем не выдать ликования по случаю очередного триумфа своей феноменальной памяти, Катя пригубила кофе и даже подумала: не достать ли ей сигарету и, вальяжно откинувшись к спинке стула, закурить? Надо как-то поставить эту тетку, посланницу совковых времен, на место.
— Только как это может быть связано с семьей Ладышевых? — все же продолжила она, так как мозг безуспешно попытался увязать в логическую цепочку слова Балай и основную причину, из-за которой Катя и согласилась на встречу.
— А у вас неплохая память, — отдала ей должное Людмила Степановна и чуть приподняла бровь. — Тогда вы должны вспомнить и фамилию профессора.
— Конечно, — как одолжение пожала плечами Катя и вдруг замерла.
«Ладышев!» — пронзило ее.
— Вот именно, — следя за ней, насмешливо подтвердила женщина напротив. — Сергей Николаевич Ладышев. И Вадим Сергеевич Коренев приходился ему не кем иным, как единственным сыном. Какое-то время он носил девичью фамилию матери, Нины Георгиевны. Полагаю, вам это не было известно?
— То есть?
Едва справившись с одной задачей, мозговой процессор моментально переключился на другую и стал выстраивать очередную событийную цепочку. Даже выдал своей хозяйке визуальный ассоциативный ряд в виде спирали ДНК: студентка Евсеева, «Городские ведомости», убитая горем Мария Ивановна, сердобольная брюнетка — преподаватель мединститута, предложившая осветить на страницах газеты вопиющий случай врачебной некомпетентности и наказать виновника, которому покровительствуют высшие медицинские чины. Эта же брюнетка принесла материалы для статьи. Среди звеньев-воспоминаний — ярких, четких, как бы нанизанных друг на друга — промелькнули и второстепенные, не столь важные… Например, то, что Кате тогда так и не удалось поговорить с самим доктором. Как и с его отцом. Родные и коллеги также в лучшем случае отказывались от разговора, в худшем бросали трубку.
— Именно то, о чем вы думаете, — голос Балай звучал убийственно. — Не разобравшись толком, что к чему, кто прав, кто виноват, вы опубликовали статью, после которой у профессора Ладышева развился обширный инфаркт. Увы, бедный Сергей Николаевич не дожил до момента, когда с его сына сняли все обвинения и закрыли уголовное дело.
— Как закрыли? — непроизвольно сорвалось у Кати, так как событийная цепочка резко оборвалась.
— Вот видите, вы даже это не удосужились выяснить. Криминалисты из Москвы провели эксгумацию, и оказалось, что вины хирурга не было. О чем и объявили родственникам. Разве Мария Ивановна вам ничего не рассказывала? Ведь, кажется, умершая девушка приходилась ей близкой родственницей?
— Племянницей…
— Н-да… Я так и предполагала. Иначе Екатерина Александровна Проскурина, в девичестве Евсеева, честь и совесть отечественной журналистики, — с неприкрытой издевкой подчеркнула Людмила Степановна, — давно принесла бы свои извинения безвинно пострадавшим. Написала бы опровержение, к примеру. И уж, конечно, спустя годы не стала бы крутить роман с человеком, семье которого принесла столько горя. Не разведясь с законным мужем, между прочим, — продемонстрировала она свою осведомленность.
Событийная цепочка неожиданно снова стала наполняться звеньями. При этом параллельно с ней начала выстраиваться вторая: Вадим Сергеевич Ладышев, его откровенная неприязнь к журналистике, врачебное прошлое, отец-профессор, Нина Георгиевна…
Нет! Этого не может быть!!! В какой-то момент в голове что-то щелкнуло и отключилось. Точно кто-то нажал невидимую кнопку и вырубил перегревшийся процессор: перед глазами сначала проплыло лицо сидевшей напротив женщины, затем звякнула посуда, стекло, стало темно. Последнее, что успело зафиксировать сознание, — затухающие звуки… И все — тишина.
— …Отойдите! Я сама — доктор!.. — откуда-то издалека стали долетать до нее слова.
«Голос… Голос женщины, которая убеждала меня написать статью… Она же приносила разные бумаги, письма, результаты экспертизы, — после аварийного отключения возвращалось автоматически запущенное сознание. — „Я сама — доктор…“ Она и тогда так говорила… Так вот, кто такая Людмила Степановна Балай…»
— Глаза открыла, — послышалась откуда-то сверху. — Повезло, очки не разбились.
Сфокусировав близорукий взгляд, словно сквозь туман, Катя увидела над собой испуганное лицо официанта, тут же его заслонила физиономия с неприятным сверлящим взглядом.
— Ну вот, я же вам говорила. Обыкновенный обморок. Поднимите ее, — скомандовала Балай. — Нет, не сюда, лучше за столик в углу, там диван. И стакан горячего чая, пожалуйста… Ну, как вы? Милочка, нельзя же так: перепугали, переполошили народ. Вот, валерьяночки выпейте, — заботливо протянула она на ладони две маленькие желтые таблетки.
— А ведь я вас вспомнила, — пошевелила бескровными губами Катя и отстранила ладонь.
— Вы же сами сказали, что мы встречались на телевидении.
— Гораздо раньше. Это вы тогда принесли мне материалы для статьи. Еще и деньги предлагали.
— Надо же! — неприятно удивилась женщина. — И что же вы еще вспомнили?
— Место, где мы с вами встречались.
Катя прикрыла глаза, потерла пальцами виски и попыталась сосредоточиться на проявившихся в памяти пока еще обрывочных воспоминаниях.
— Мы с вами встретились в небольшой забегаловке на углу Свердлова и Ульяновской… Там варили неплохой турецкий кофе… Кажется, она и сейчас еще есть… Да, точно, — восстановив в памяти архивированные файлы, подняла она взгляд. — Но выглядели вы тогда иначе — гораздо худее, с длинными темными волосами…
Катя запнулась. Четко проступивший образ женщины из прошлого тут же напомнил ей кого-то еще. Из настоящего.
— Вами можно восхищаться, — хмыкнула Людмила Степановна. — Я сменила имидж, когда перешла в Минздрав. Согласитесь, сегодняшний подходит мне куда больше.
— Соглашусь. Чиновница Минздрава — не чета преподавательнице мединститута.
— Вы и это вспомнили… Что ж, честь вам и хвала. Но в таком случае ближе к делу: вы немедленно должны расстаться с Ладышевым, иначе…
— Иначе вы все ему расскажете? — предугадала ход ее мыслей Катя.
— Не только, — жестко парировала Балай… — Я сделаю все возможное, чтобы в одной из центральных газет появилась статья, развенчавшая образ известной журналистки. Вам этого хочется?
Разговор принимал другой оборот.
— Ну что ж… Думаю, это будет справедливо, — после паузы неожиданно согласилась с ней Катя. — Мало приятного, но я не боюсь. Надо уметь отвечать за свои ошибки.
