Ознакомительная версия.
– Стала бы! Когда бы ты вернулся из Сибири опозоренный, так и не найдя своего дурацкого золота…
– Ну я же так и не нашел его!..
– Зато теперь о тебе говорят еще больше… – покачал головой Прахов. – Ну как же, наш Даниил Петрович Михайловский оказался в центре детективной, очень романтической истории, в духе Майн Рида, с погонями и стрельбой… Я слышал, тебя попросили написать сценарий по следам твоего путешествия? И даже как будто Олег Меньшиков согласился в главной роли выступить, в роли тебя…
– Да не буду я никакого сценария писать! – заорал Михайловский. – Что я, дурак – свою жизнь в балаган превращать?.. Брось, Толя, забудь обо всем.
– Как же мне забыть, когда это я… Я все это придумал!
– Что – все?
– Ну, Мигунова на тебя натравить, сделать так, чтобы твоя экспедиция закончилась ничем… – с дрожащей улыбкой произнес Толик Прахов.
– Ты?.. – растерялся Михайловский.
– Я. Это я, Анатолий Прахов, сделал тебя, создал тебе имя.
– Толька, ты спятил… Ты… Ну невозможно, невозможно было подстроить это все, что произошло со мной и с Евой там!
– Тем не менее. Не веришь?
Михайловский на некоторое время задумался. Дико и странно было слышать от добрейшего и скромнейшего Толика все эти признания. «С ума он, что ли, действительно, сошел? Но даже если это правда…»
– А пожалуй, верю, – вдруг ответил он. – Но… но как иначе мы с Евой помирились бы?
– Вот видишь, я опять помог тебе! – с веселым отчаянием закричал Толик и дернул себя за прядь светлых пружинистых волос. – «Я – часть той силы, что вечно хочет зла, и вечно совершает благо!»[6]
Плечи его затряслись, он закрыл лицо руками.
Даниил Михайловский снова задумался на некоторое время. «Убить? Простить?.. Простить, убить?..»
Потом развернулся на каблуках и вышел из магазина – только колокольчик серебристо звякнул на двери. «Не прощать и не убивать. Ничего не делать. Я не судья и никогда им не буду…»
* * *
В конце августа уже все знали о чудесном спасении четы Михайловских. Много было разговоров на эту тему, много слухов – тем более что сам Даниил Петрович, равно как и Ева, отказался обсуждать происшедшее. Было, правда, несколько интервью с депутатом Сазоновым – в них он весьма эмоционально описывал произошедшее со своим другом, с женой друга, с ним самим, потом прозрачно намекал на то, что «скоро у некоторых недобросовестных представителей власти на местах полетят головы» и т. д. и т. п.
Узнав о том, что Михайловский жив, Ива почувствовала невыразимое облегчение – словно камень свалился с ее сердца. «Я чиста, – сказала она тогда самой себе. – Я чиста, на моих руках нет его крови!»
А потом, однажды, она увидела Еву с Даниилом – те шли по лапутинской улице и что-то бурно обсуждали. Они были настолько поглощены разговором, что совершенно не заметили Иву, которая топталась у ворот своего дома.
Целый день эта картина стояла перед ее глазами. Ива хотела все это забыть, но на следующий день она снова вспомнила, какое лицо было у Даниила, какими глазами смотрела на него Ева… Эти двое снова были вместе!
Очень хорошо, что Даниил остался жив… Но Ева! Ева с ним рядом…
Ива честно попыталась отвлечься. Вытащила на веранду, под последние лучи лета, горшок с орхидеей (приятель матери прислал в том году небольшой росток, а теперь вот орхидея собралась цвести!), осторожно подвязала ветви, полила его… Хотела осторожно прикоснуться пальцами к бутону (уже проглядывали сквозь зеленые полупрозрачные листики белоснежные лепестки), но тут же отдернула руку. Уж слишком нежное было растение!
Потом набрала яблок и принялась чистить их для пирога.
Но мысли о Еве не давали ей покоя. Она хотела видеть ее, хотела говорить с соперницей. Ненависть Ивы напоминала любовь – это чувство тоже нуждалось в постоянной подпитке, в вечном желании созерцать «объект».
Тогда она набрала знакомый номер.
– Ева?.. Господи, как хорошо, что я тебя застала дома! Заходи ко мне, поболтаем…
Похоже, ее приглашение и дружественный тон поразили Еву, но тем не менее Ива услышала в ответ сдержанное:
– Ладно… Сейчас буду.
Ева появилась через десять минут – смуглое личико (точно на юге загорала!), прозрачные и сияющие, точно лед, глаза… Тонкая темно-синяя водолазка, черные брюки – как все-таки блондинкам идет темное! Некоторое время Ива молчала, разглядывая свою соперницу затуманившимся взором.
– Зачем ты звала меня, Ива?
– Не знаю…
– Ну здрасте! Слушай, ты здорова? – как всегда бесцеремонно спросила Ева. – У тебя такой вид, будто ты таблеток наглоталась…
– Ева… Ева, вы что, теперь снова вместе? – шепотом спросила Ива.
– Да, – спокойно, не мигая, ответила та. Короткое слово прозвучало, точно приговор – наверное, с такой стремительностью обрушивается гильотина на шею приговоренного к смерти. Вжик! – и нет человека.
«Твой грех – «вполовину», – вспомнила вдруг Ива слова Толика Прахова. – Ты никогда не идешь до конца!»
– Разве ты его любишь? – прошептала Ива.
А Ева ничего ей не ответила.
О любви не говори – о ней все сказано…
Сердце, верное любви, молчать обязано! —
пропела дрожащим голоском Ива слова старой песенки. «А чего я боюсь? Мне и так нет жизни!» И, словно в каком-то тумане, она протянула руку к столу, где поверх яблочной кожуры на деревянном столе лежал нож.
«Какая разница, что со мной будет потом?.. Зато я буду спокойна. Зато я буду знать, что сумела пойти до конца!»
Перехватила костяную ручку поудобнее и замахнулась.
Лицо у Евы даже не дрогнуло – она как будто ждала этого нападения. Метнулась в сторону. В прозрачных льдистых глазах мелькнуло нечто вроде жалости…
– Ива, не надо, – спокойно произнесла Ева. – Прошу тебя. Это глупо…
– Нет! – прошептала Ива и снова ринулась вперед с ножом. – Пусть не мой, но и не твой тоже… Пусть чей угодно, но только не твой!
Она говорила о Данииле. Ева отскочила, потом, когда Ива в очередной раз попыталась метнуться в ее сторону, толкнула ногой деревянный табурет, стоявший здесь же, на веранде.
Ива споткнулась о табурет, едва не упала – теряя равновесие, взмахнула руками. Как это произошло – Ива не успела понять… Но, словно в замедленной съемке, увидела – бутон на цветке, стоявшем неподалеку, переломился, повис, держась только на тоненькой кожице, а потом упал на пол, прямо к ее ногам. Она случайно перерезала ножом стебель.
Странно, но зрелище сломанного цветка настолько поразило Иву, что она выронила нож. У нее было чувство, что она и в самом деле убила кого-то. Кого-то живого! Такого мучительного, нестерпимого сожаления она еще не испытывала…
Ознакомительная версия.
