— Он жив, Борис Андреич, — успокоила помощница. И вдруг икнула. — Ой, простите! Его сволочь какая-то… и-ик… в подъезде дома пырнула ножом. Слава богу, в квартире на первом этаже день рождения отмечали… и-ик… гостей провожали, дверь открыли, а… и-ик…
— Подожди, Зина, какой день рождения, какие гости? Ты можешь толком объяснить?
— Вряд ли… и-ик! Извините, наверное, на нервной почве икота напала.
— Попей воды, — посоветовал Глебов, — успокойся и постарайся внятно рассказать, что произошло.
— Хорошо, Борис Андреич, я перезвоню через минутку, хорошо? И-ик, ой!
— Жду, — коротко ответил Борис и положил трубку.
Минутка растянулась на пяток. За эту растяжку он перебрал в памяти все разговоры и встречи с коммерческим директором в последнее время. Кирилл не казался ни испуганным, ни озабоченным. Наоборот, с его лица не сходила довольная улыбка, и он как-то даже намекнул, что скоро их неприятности закончатся. В замоте Борис не придал этим словам значения, о чем сейчас очень жалел. Парень, видно, надумал поиграть в героя-одиночку и распутать клубок самостоятельно, за что и поплатился. Глебов вдруг вспомнил тот разговор после налета и туманное «как знать». Неужели Кирилл всерьез решил, что угрозой разоблачения остановит этого бандита? Снова зазвонил телефон. Он снял трубку после первого гудка. — Да?
— Борис Андреич, это опять я, — просветила Зинаида.
— Слушаю тебя внимательно.
И секретарь, хотя и сбивчиво, но довольно внятно доложила, что несколько минут назад ей позвонил Михал Сергеич, отец Балуева, и сообщил, что сына ранил в подъезде какой-то ублюдок. Ножом. Парень, слава богу, жив, но в больнице и хочет срочно поговорить с Глебовым.
— Хорошо, в какой больнице?
— В Склифе, в хирургии. Борис Андреич, — зашептала Зина, — мне страшно! По-моему, на нас кто-то здорово наезжает.
— Читай лучше дамские романы, — посоветовал Глебов, — а детективы выбрось. Они нагоняют страх и тоску.
— Так и сделаю! — на полном серьезе пообещала Зинаида.
Насколько легче успокоить другого, чем себя. Тем более трудно оставаться спокойным, когда знаешь, что от твоего решения зависят не только судьбы, но и жизни людей. А может, плюнуть на достоинство да уступить? Ради покоя всех и собственного переступить через единственную и последнюю просьбу зеркального тезки, его надежду и веру, через доверие многих, смириться, закрыть глаза и робко подъедать бандитские объедки? Пусть те жируют, может, когда и подавятся. Повсюду беспредел, все зло все равно не искоренить.
Рядом зазвонил будильник. Звонок был таким энергичным, боевым, так настойчиво звал в день, призывал к активности, что тот, кого он тормошил, разом откинул все сомнения. Нет, перед тьмой пасовать глупо, потому как ее всегда сменяет свет. А то, что самый темный час — предрассветный, известно каждому. Но не одним же часом живет человек! Борис вскочил с дивана и бодро, будто не он провел почти всю ночь без сна, скомандовал:
— Черныш, гулять!
К Кириллу в этот день его не пустили: после операции больному необходим покой. А на следующий уже с утра Глебов с тревогой вглядывался в бледное лицо.
— Расслабьтесь, Борис Андреич, все нормально. Этот козел никогда не мог довести дело до конца.
— Ты знаешь, кто на тебя напал? — опешил Борис.
— Конечно, — усмехнулся коммерческий директор, — Витька, баркудинский холуй! Он на Гошку шестерит с пеленок, да только идиот круглый: ничего доверить нельзя, загубит на корню. Удивляюсь, как до сих пор Ястреб при себе такого болвана держит.
— Какой ястреб? — не понял Борис.
— Да Баркудин! Кликуху эту ему прилипалы еще в школе дали, — пояснил Кирилл. — Дорожил он ею очень. — И недобро усмехнулся. — С детства в хищники метил, хоть ползать, хоть летать — не важно, лишь бы кого рвать.
— Послушай, давай не будем вдаваться в его биографию, — попросил Глебов, — неинтересно это, прости, и скучно. О чем ты хотел со мной поговорить?
И Кирилл рассказал, как встретился с Баркудиным и напомнил ему о том случае, пригрозил, что заявит в милицию, если тот не отстанет от «Стежки». А Гошка в ответ послал его с ухмылкой подальше и добавил, что только счастливые воспоминания о школьной поре да уважение к однокашнику останавливают его от необходимых в подобных случаях воспитательных мер.
— Потом стал переманивать к себе, сулить хорошие бабки, — доложил Кирилл. — Тут я его в свою очередь послал. На том и расстались, — окончил он свой рассказ.
— Ты понимаешь, что повел себя по-детски? Наивно и… — Глебов замялся, стараясь не обидеть самодеятельного парламентария резким словом.
— Скажите прямо: дурак! — усмехнулся тот. — Я и сам догадываюсь, что мой поступок на медаль не тянет. Но хотелось хоть как-то подстраховаться.
— «Как-то» в таких делах не годится, Кирилл, — заметил Глебов.
— Я тут пораскинул мозгами, Борис Андреич, вернее, тем, что от них осталось, — вяло пошутил «страховщик», — и пришел к выводу: нам нужно пристроиться к какой-нибудь госконторе. Не важно, чем она занимается, главное, чтобы была государственной. Только это отобьет у Гошки охоту к нам соваться. Какой бы бардак в стране ни был, государство собственные интересы блюдет и за свое кровное глотку перегрызет любому. Ястреб не дурак, сечет это отлично и на рожон не полезет. Тем более только что в депутаты пролез, — уныло сообщил бывший одноклассник. — Вот об этом я и хотел поговорить, Борис Андреич.
В палату вкатилась тележка с медицинскими причиндалами, девушка в белом халатике заглянула в свой листок и, строго сдвинув бровки, сообщила:
— Балуев!
— Я, — послушно ответил Кирилл и приготовился спустить пижамные штаны.
— Ладно, выздоравливай! — поднялся Глебов. — Не волнуйся, прорвемся! — И, подмигнув, вышел из палаты.
На улице Борис посмотрел на часы: половина первого. Оставалось еще одно, что откладывать больше нельзя. При выезде на Дмитровку он чуть не врезался в соседнюю машину. Водитель не поленился опустить стекло, в открытую щель полетели забористые выражения. Не обращая внимания, «чайник» крутанул руль, перестраиваясь в крайний ряд. Автобус впереди не спеша открыл двери, разобрался с пассажирами, захлопнул и, фыркая выхлопными газами, степенно тронулся с места. Ошарашенный Глебов готов был поклясться, что видел на остановке Вассу. Он выскочил из машины, внимательно исследовал каждый уголок прозрачной коробки с наклеенными «продаю-сниму-сдаю», осмотрел женские фигуры — все не те. Потом решил, что пора к психиатру, и поехал выполнять обещание, данное почти год назад.
Этот дом нашелся сразу. Фролов подробно его описал, к тому же имелся план, по которому отыскать добротную кирпичную постройку ничего не стоило. Припарковался у глухого деревянного забора, вставил ключ в замок калитки, потом — в замочную щель на двери дома. Включил свет, отворил еще одну дверь, сдвинул половик, открыл погреб и спустился по ступенькам.
