— Если ты не будешь осторожным, тебе останется только петь баритоном в хоре евангелистской церкви Урожая с песней в округе Чочино.
Я начал было что-то говорить о моих планах, но она встала:
— Не надо ничего говорить. И знаешь что, Николас? Я понимаю, что с годами превратилась в монстра. Я собираюсь измениться. Договорились? Отдыхай.
Она выключила свет над моей кроватью и ушла. Я лежал в темноте, один, сбитый с толку. Мне наконец было что сказать, но никто не хотел слушать. Хотя нет, одна женщина меня обязательно выслушает.
Мне просто надо добраться до нее.
* * *
Иногда мы словно возвращаемся назад сквозь годы и видим некий момент в нашей жизни именно таким, каков он есть в действительности. Это напоминание о том, как далеко мы зашли. Я сидел на краю моей больничной кровати на заре, потея от усилий, сосредоточившись исключительно на том, чтобы одеться. Я не должен был сидеть и уж тем более не должен был никуда идти. Я сумел натянуть старые брюки и даже застегнуть «молнию», но запутался в пуговицах рубашки.
В палату вошел Билл Снайдерман. Тот самый франтоватый ублюдок, который приходил ко мне в больницу в Чикаго почти двадцать лет назад. Сияющая белая рубашка была застегнута наглухо. Тому, как он носил темный деловой костюм и шелковый галстук, позавидовали бы манекены в витринах самых дорогих магазинов.
Старший советник Ала посмотрел на меня сверху вниз с тем же брезгливым неодобрением, что и раньше.
— Надеюсь, ты снова исчезаешь, Ник?
— Ты достаточно умен для человека, у которого воротничок рубашки преграждает доступ кислорода к мозгу.
— Ты выглядишь не слишком хорошо. Нет никакой надежды на то, что по дороге на улицу ты упадешь и умрешь?
— Что ты, Билли, не смущайся! Я знаю, что тебе будет меня не хватать.
Его седеющая черная бровь взлетела вверх.
— Я пришел сказать тебе только одно. Я всегда считал, что из тебя вышел бы отличный мертвый герой.
— Как мило! Где ты был вчера, когда из-под меня надо было вынести судно?
Билл поднял руку:
— Почему бы тебе не вернуться к своей фермерше, не держаться подальше от президента и не попытаться стать хорошим живым героем?
Мы обменялись долгими взглядами.
— Черт побери, ты начинаешь мне нравиться, — пробормотал я.
Мы оба вздрогнули от такой новости. В палату вошел Дэвис, одетый для долгой поездки в старые джинсы и теплую куртку.
— Готов?
— Я уже родился готовым, — ответил я.
* * *
Не могу не привести вам заголовки из некоторых крупных газет.
«Свекровь Эдди Джекобс Тэкери выпорола Хейвуда Кении!»
«Кении струсил. Переживет ли его имидж крутого радио-мачо такой позор?»
«Кении не будет подавать иск. Как говорят, он хочет, чтобы об инциденте поскорее забыли».
«Племянник президента — это национальное достояние», — сказал кардинал чикагской епархии. Он осудил шоу Кении».
А вот этот мне понравился больше всех:
«Две радиостанции уже отказались от трансляции шоу Хейвуда Кении. Остальные могут последовать их примеру».
Отличные новости, но им не удалось утешить меня в тот день, когда я вернулась в Долину. Я закрыла ферму и отправила родственников по домам. С серого неба лил ледяной дождь, надвигались холода. Самый замечательный и самый ужасный сезон сбора и продажи яблок остался позади. Мне хотелось свернуться калачиком под одеялом и лелеять свою тоску… Меня разбудил телефонный звонок.
— Хаш, это Мэри Мэй.
— Мэри Мэй!
— Я в Майами, здесь страшная жара, и я собираюсь подняться на круизный лайнер, только… Я никак не могу перестать плакать.
— Возвращайся домой!
— Ох, Хаш, я так хотела забыть прошлое и найти себе хорошего мужика на этом теплоходе! Но потом мне позвонила кузина Мейфло и рассказала о Якобеке. А потом я увидела новости о тебе и Кенни. Я подумала, что действительно нужна тебе в Долине. То есть я хочу сказать, что тебе специалист по связям с общественностью нужен больше, чем мне — хороший парень.
— Мэри Мэй, я даже представить себе не могу, что стану делать, если ты не вернешься!
— Я не знаю, что теперь думать о моем брате. Я просто не представляю…
— Мы с тобой поговорим. Мы найдем способ, как нам вспоминать о нем, вспомним и хорошее, и плохое.
— Я вот еще о чем хотела спросить… Ты сможешь любить меня по-прежнему как свою золовку, хотя ты никогда не любила моего брата?
— Ох, Мэри Мэй, любовь — она как яблоки. Каждое семечко не похоже на остальные, даже если все они с одного дерева. Конечно, я люблю тебя. И, разумеется, ты остаешься моей любимой золовкой. Возвращайся домой!
— Хорошо, Хаш, хорошо. — Она перестала плакать и собралась с силами, чтобы крикнуть кому-то на теплоходе: — Принесите обратно мои вещи, прошу вас!
Поговорив с Мэри Мэй, я вышла на улицу, в холодный туманный день и пошла в сад, размышляя о том, как я сумела сохранить единство семьи вопреки тому, что натворила.
«Посади хорошие семена, и урожай будет добрым», — прошептала Большая Леди.
— Что посеешь, то и пожнешь, — вслух сказала я. — Я это знаю. Но что, если мужчина, умеющий укрощать пчел, не выказал никакого намерения вернуться ко мне весной или позже?
Нет ответа. Я была одна.
Я долго ходила в тумане по саду. Мои джинсы и свитер пропитались водой, но я все равно бродила между деревьями, по террасам на склоне горы, по могилам солдат, пока не спустилась по холму вниз, к новым посадкам и Амбарам. Я смотрела на пустые павильоны, усыпанную гравием парковку, уходящую вверх Садовую дорогу Макгилленов, закрытые ворота. Пустота и обособленность окружили меня вместе с тающим светом вечера. Меня ждали пустые дни и ночи. Я села на опушке садов в наступающих сумерках и заплакала.
Я все еще плакала, когда услышала издалека шум тяжелых машин. Я нахмурилась и посмотрела на шоссе. Грохот стал ближе. Несколько военных автомобилей следовали один за другим. Я смотрела во все глаза. Первая машина остановилась у моих ворот, и со стороны пассажира выпрыгнул Дэвис. Мой Дэвис. Мой сын. Это был его второй незапланированный визит за год. Он начал сезон урожая, удивив меня, и закончил его, удивив еще больше. Он не видел, что я смотрела на него, открыв рот, с опушки сада, потому что возился с ключами.
Дэвис открыл ворота. Солдат помог ему откатить их в сторону. Потом Дэвис и солдат забрались обратно в машину. Караван — или конвой, не знаю, как правильно, — медленно въехал на территорию фермы.
Я побежала к нему навстречу и остановилась одновременно с машинами. Шум моторов стих. Шепот мягкого влажного ветра гор наполнил тишину. Дэвис увидел меня и поднял в приветствии руку. Потом махнул рукой в сторону машины в середине колонны, и мои ноги словно приросли к гравию.
