"Твой Бартон ведь мог и жениться за это время, — как-то невзначай обронил отец. — Если уж он вообще решился на этот шаг…"
"Нет, — ответила я тогда. — Я точно знаю, что он не женился. С запада плывут воздушные корабли".
"Что плывет?" — не понял он.
"Облака. Они совсем светлые и похожи на корабли с парусами. А если б случилась беда, то ползли бы серые раки…"
Отец притянул меня и поцеловал в лоб:
"Дурочка ты моя… Какие еще раки?"
"А Пол их видел…"
И отец поверил.
"Наверное, видел, — серьезно сказал он. — Наверное, вы на все смотрели одними глазами".
— Пол! — всхлипнула я, прижав к груди пакет с вещами. — Мам, позвони ему, а?
— Куда? — всполошилась она. — Ты хоть номер его знаешь?
— Рита знает.
Почему-то я была в этом уверена.
Сжав мою голову, мама размеренно произнесла:
— Ты поезжай с Юрой. Я дозвонюсь твоему Полу. Он будет здесь завтра же, вот увидишь. Думай о ребенке, и все будет хорошо.
— Что Рита хотела мне сказать? Какой-то страшный подарок. Может, он разлюбил меня?
— Глупости! — рассердилась мама. — Нашла о чем сейчас думать.
"А о чем же еще?" — удивилась я про себя.
Уговаривать отца не ехать со мной не пришлось, он все понял с полуслова. Отдав Юре распоряжения, куда меня везти, он схватился за телефон прежде, чем мы вышли.
— Позвони Полу! — молила я, отталкивая Юру, который пытался вытащить меня в подъезд. — Потом в больницу. Сначала Полу!
— Да иди ты уже! — вспылил отец, оторвавшись от трубки. — Спохватилась! Он на метле летает, что ли? Все равно к родам уже не успеет. Иди рожай!
И я пошла рожать. Юра все норовил подхватить меня под мышки, хотя идти мне было ничуть не труднее, чем обычно. Никаких схваток не было, только тягучая боль внизу живота.
— Юра, ты помнишь Пола? — спросила я, не в состоянии говорить ни о чем другом.
Он хмыкнул:
— Его забудешь! У меня мороз по коже бежал от его взгляда…
— Пола?! Ты что-то путаешь…
— Да ничего я не путаю! На тебя-то он, наверное, так и не смотрел. Но он может, может! От ревности бесился, я понимаю.
— К тебе? — это прозвучало не слишком вежливо, но я уж очень удивилась.
Однако, Юра не обиделся. Ничто не могло повлиять на его мнение о себе.
— Я ведь моложе лет на двадцать, — простодушно улыбаясь, пояснил он.
Возле машины Юра оставил меня в покое и перебежал на другую сторону. Я смотрела на застывший живой стеной бор и думала, что у меня, наверное, уже начинается родовая горячка — мне везде мерещилось лицо Пола. Стоявший под аркой человек в светлом костюме отступил в тень, и я шагнула за ним:
— Пол!
— Садись, — крикнул Юра. — Я открыл.
— Подожди… Там Пол…
— Да какой там Пол! Что ты в самом деле? Садись, я не умею принимать роды.
Последнее слово заставило меня очнуться. Продолжая вглядываться в затененное пространство под аркой, я села на переднее сиденье и попросила:
— Поедем вон там… Пожалуйста!
Но Юра заупрямился:
— Роддом в другой стороне. Зачем нам терять время? У меня спектакль скоро.
— Но это же пять минут!
— Тома, я все понимаю, — терпеливо вздохнул он и повернул в другую сторону. — Беременные все капризничают. Но тебе осталось быть беременной считанные часы, так что отвыкай.
Я с надеждой переспросила:
— Часы? Так может, он еще успеет прилететь?
Юра пробурчал:
— Я бы на это особенно не рассчитывал.
— Почему?
— Ну что ты, как маленькая, честное слово! Нельзя же быть такой доверчивой… Ты впервые слышишь, как ведут себя мужики в командировках? А тем более — за границей… Попробуй, достань его теперь. Ты даже алименты с него не стрясешь. Он же не бедный, правда? Судя по костюмчикам… Вот именно. Таких адвокатов наймет, что еще ты ему должна останешься. Мой тебе совет: лучше и не связывайся.
— Как же ты его плохо знаешь, — с сожалением заметила я.
Юра отрезал:
— Я его вообще не знаю и знать не хочу! Но в целом мужиков-то я знаю. Этого достаточно… Уж поверь мне: в этих делах мы все одинаковы.
— Раки…
— Что?
Я указала пальцем в лобовое стекло:
— Раки ползут…
— Эй, ты чего? — испугался он. — Какие еще раки? Тома, Тома, я пошутил! Вернется твой Пол, как пить дать!
— Он и сам не верит в это, — донесся сзади насмешливый голос Режиссера.
Разрывая паутину страха, что в мгновение ока спеленала мое тело, я обернулась и увидела рядом с ним Ланю.
— Вы оба тут?!
— Видишь, какие у тебя друзья, — Ланя с упреком подняла темные глаза. — А ты хотела променять нас на того — единственного.
Режиссер издал едкий смешок:
— Единственный! Да таких, как Пол Бартон, миллионы! Заурядный легионер из несметной армии обывателей.
— Вы тоже его не знаете, — возразила я. — Никто его не знает.
— Великолепно! Я его не знаю! Да я провел с ним рядом всю жизнь.
— Почему же теперь ты здесь?
Чей-то далекий голос, который я никак не могла узнать, пытался докричаться:
— Тома, ты с кем разговариваешь? Успокойся, успокойся, уже почти приехали!
— Вот почему я здесь, — пояснил Режиссер. — Чтобы скрасить твое одиночество. Никто ведь не слышит тебя, и ты никого не слышишь. А Ланя слишком хрупкая соломинка, чтоб удержаться за нее.
— Зато я всегда рядом, — обиженно возразила она.
Я смотрела на них и понимала, что надо смириться, что никуда не денешься от этих двоих, и мне предстоит жить с ними. От их взглядов мое тело дрожало, как в лихорадке, и не было ни малейшей возможности ее унять. Я никогда не умела самостоятельно погружаться в состояние покоя. А Полу стоило всего лишь положить руку мне на затылок…
— Да перестань ты думать о нем! — одернул Режиссер. — Немного он заботился о твоем покое, когда привел в Красный замок.
— Красного замка больше не существует.
— О нет! Это лишь видимость… Мы вернемся туда, не волнуйся. И будет весело, как никогда, и все заботы уйдут, и никаких больше мужей и детей… Ведь ты же не примитивная самка, созданная для размножения. Ты — актриса и художница…
Он заворожил меня своими словами, опутал их легковесной пеленой. Я не верила им, но я их слушала, даже не очень вдумываясь в смысл. И только одно слово внезапно выбилось из общей цепочки, уже обвившей меня, и я машинально уцепилась за него:
— Никаких детей? Что это значит? Как это — никаких детей?
Режиссер неприятно ухмыльнулся. Мне было неудобно все время сидеть вполоборота к нему и не хватало дыханья, но я должна была видеть его лицо, которое по-прежнему было до конца неразличимо.
— А ты хочешь стать толстой, безобразной кормилицей?
