— Все терапевты считают, что это наихудший способ разрешать споры, — заметила Топаз, когда Джо стад к ней приставать.
— К черту терапевтов! — отмахнулся Джо, продолжая заниматься своим делом.
— О, я люблю тебя, я так тебя люблю, — стонала Топаз.
— А я вижу, — отвечал он.
В общем, они устроили огромный прием по поводу перемен в их жизни, провели месяц в Венеции и купили дом восемнадцатого века на Бикмэн-плейс.
— Я его ненавижу, — сказала Топаз, бросив телефонную трубку, уперев руки в бока. — Я ненавижу его. Я этого не выдержу.
— Выдержишь, — спокойно сказала Тиз Корри, пытаясь отыскать на полке журнал «Импэкт».
Просторный кабинет директора пребывал в полном беспорядке. Прекрасный цвета карамели ковер завален фотографиями, вырезками, цветными диаграммами, а стол Топаз — статьями, финансовыми документами. Неделю назад она не разрешила ничего убирать, соглашаясь со справедливым, на ее взгляд, замечанием Джейсона Ричмана: «Кто знает, а вдруг выбросишь что-то важное?»
Запуск журнала произошел месяц назад, и все дела по производству стеклись в кабинет Топаз. Некоторые из других директоров заволновались, но Гуверс дал ясно понять — Топаз открыта зеленая улица. Она очень много работала и какие бы нестандартные методы ни использовала, ее отчеты на заседаниях правления подтверждали: ситуация в компании день ото дня лучше.
В пятидесятые годы, когда Мэт Гуверс занял три тысячи долларов, чтобы начать «Уик ин ревью», он был такой, как она. И у него неплохо пошло, черт побери!
— Оставьте Росси в покое, — велел он, — прошел только месяц.
В конце концов кабинет Топаз превратился в водоворот творческого хаоса.
— Ты знаешь, что он мне сейчас заявил Что он, Джо Голдштейн, не может поверить — как это я не беру его фамилию! До сих пор он не произнес ни звука на эту тему! И почему? Оказывается, он считал — само собой разумеется, я возьму его фамилию! Так что пускай он катится к черту! — воскликнула Топаз со слезами в голосе.
Тиз пыталась сохранить строгое лицо. Каждую неделю возникал новый кризис. Каждую неделю после обручения. И каждую неделю Топаз вприпрыжку вбегала в кабинет, как школьница, сияя от счастья.
— А ты предполагала, он будет в восторге? — спросила Тиз. — Вам надо было обсудить это раньше.
— Я верну ему кольцо, — резко бросила Топаз. У нее голова шла кругом, и она чувствовала себя ужасно несчастной. Она ходила почти больная от стресса. Каждое утро на этой неделе она начинала с ругани, как только переступала порог кабинета.
— Позвони-ка и скажи, что любишь его и с гордостью станешь его женой, но хотела бы сохранить свою фамилию. И как бы он себя чувствовал, если бы ты попросила его поменять фамилию, — пусть бы он стал Джо Росси. — Топаз слегка улыбнулась от столь забавной мысли. — А если он скажет, мол, такова традиция, напомни, если он забыл, насколько ты нетрадиционна.
— Топаз, ты одобряешь фиолетово-пурпурный цвет заголовка? Производственный отдел требует ответа, — сказал Тристам Драммонд, художественный редактор «Импэкт», вваливаясь в комнату. — Мы и так уже задержались на два дня.
— Джек Левинсон из «Сэйлз» хочет встретиться с вами насчет рекламы «Ревлон», — объявила секретарша.
— Спасибо, я буду через десять минут, — пообещала Топаз. Она приложила руку ко лбу. — Фиолетово-пурпурный заголовок…
— Мы подумали, может, жженое золото лучше, — напомнила Тиз.
— Генри Бендел на второй линии, — сказала секретарша. — Они не могут сегодня днем…
Встревоженный Патрик Магони, новый редактор «Экономик мансли», влетел в кабинет:
— Алан Гринспен только что подвел меня. Немедленно нужна замена. Как думаешь, мог бы Джо найти кого-то на Эн-би-си?
«Импэкт» и новый вариант «Женщин США» были представлены публике под громкие фанфары. Они сразу получили признание. Первый номер «Импэкт» раскупили в стране за сорок восемь часов.
Джо Голдштейн и Топаз Росси поженились в присутствии сотни гостей. Всю церемонию они держались за руки.
Невеста была в кремовом платье из ткани с нежной тонкой золотистой нитью, украшенном маленькими, как семечки, жемчужинами. Ее рыжие волосы, перевитые золотыми бусинами, мило и красиво спускались по спине под романтической фатой из старинных английских кружев, крепившихся на голове короной из белых бутонов роз. Тиз Корри и Элиза Делюка были подружками невесты, они оделись в розовые костюмы от Шанель. Голдштейн и его младший брат и он же шафер, Мартин, надели традиционные черные смокинги, и на сей раз Джо абсолютно удобно чувствовал себя в таком наряде.
Прием — настоящее столпотворение: друзья из Эн-би-си, из Гарварда, «Америкэн мэгэзинз», из Оксфорда. Шампанское лилось рекой, копченую осетрину поглощали фунтами, танцевали, речь гостей становилась все невнятней, но мысль работала: большинство согласилось с Джейсоном Ричманом, назвавшим это событие «не столько обручением, сколько объединением».
Ту ночь молодые провели в апартаментах «Ритц Карлтон».
Джо вручил Топаз большую квадратную коробку:
— Мой свадебный подарок.
Взглянув на него, она открыла и увидела длинное ожерелье, очень красивое, из пятнадцати бриллиантов по карату и отличной шлифовки бусинок из топаза.
— Извини, что всегда получается ожерелье, — неловко проговорил Джо.
Топаз дотронулась до его щеки. Глаза ее повлажнели.
— Оно мне нравится так же сильно, как и ты…
Они поцеловались.
— У меня тоже есть для тебя два подарка, — сказала она. — Один я не могу принести, он в гараже. Но вот другой…
Она взяла сумочку и вынула сложенный лист бумаги, протянула ему, он увидел сверху имя их доктора.
Смущенно Джо развернул и прочел. Потом разгладил и, не веря, посмотрев на жену, снова внимательно прочел, как бы желая убедиться.
— Не хочешь ли ты сказать…
— Я беременна. — Топаз улыбнулась мужу.
На миг они замерли, пьяные от счастья. Потом Джо обнял Топаз так осторожно, как будто она из стекла.
— Теперь мы будем вместе до самой смерти, — сказал он. — И ничего плохого с нами не может произойти.
Это конец — так считала Ровена. Только благодаря усилиям Барбары Линкольн не начался судебный процесс, но теперь для нее бизнес в сфере звукозаписи закрыт. Ее успехи, ее таланты и достижения как деловой женщины — все рассыпалось в прах в одну секунду. Отныне ее имя ассоциировалось с наркотиками, и ни одна компания в музыкальной индустрии не захочет иметь с ней дело.
— Я пытался остановить их, но оказался в меньшинстве, — вздохнул Джош Оберман, позвонив Ровене на следующий день. — Эти новые, черт бы их побрал, правила в правлении… И как ты могла оказаться такой неосторожной?
