И после того как он рассказал ей об этом, он еще имел терпение выслушивать ее болтовню о мелких детских обидах, утешил ее в постели, когда увидел, что она в этом нуждается, причем сделал это так, будто она единственная в мире женщина. Сердце Клаудии учащенно забилось от мысли, что он наверняка и жизнью рискнул бы, чтобы защитить ее в минуту опасности.
– Он хороший человек, Клаудия. Люк проверял. Клаудия уставилась на отца.
– Люк что?
Эдвард пожал плечами.
– Ну, Мак обещал ему охранять тебя, но Люк ведь ничего о нем не знал, вот и навел кое-какие справки.
– Уж кто-то, а Габриел не способен причинить мне зло, папа.
Клаудия откинулась на спинку сиденья и прикрыла глаза. И она не способна причинить ему зло. Она поступила наилучшим для него образом. Для него, но не для себя.
– Знаешь, – задумчиво проговорила она, – он настоящий рыцарь без страха и упрека, о каком женщины в наши дни могут только мечтать. А видел бы ты, как он умеет владеть собой!
– Да, жалко.
– Что?
– Я говорю, жалко. Надеюсь, он сообразит, как ему завоевать тебя. Он первый из всех, кого я встречал, который, кажется, способен удержать тебя в узде.
Клаудия попыталась улыбнуться.
– Уже одно это достаточная причина, чтобы я воспрепятствовала его завоевательскому рвению. Так что особенно не рассчитывай.
Клаудия покинула салон, проведя там пару часов, в течение которых стилист превратил ее в подобие дрезденской пастушки, поскольку с остатками ее волос ничего другого сделать было нельзя. Над ней, всячески утешая, ворковал весь персонал, ей наперебой предлагали то кофе, то чай, то сладости, чтобы хоть как-то облегчить понесенный урон. Они считали, что ее мрачное настроение вызвано порчей прекрасных волос, и она не стремилась их разуверить.
Она отослала Габриела, распрощавшись с ним навсегда, и теперь сама не могла поверить, откуда взяла силы, чтобы совершить подобное.
Но что она могла? Ну было бы еще несколько дней, пусть даже целая неделя немыслимого счастья, разве это что-нибудь изменило бы? Вряд ли. С тех пор как миновала нависшая над ней угроза, поводов для притворства не осталось, и она наверняка призналась бы Габриелу в своих чувствах. Но в таком случае он наверняка чувствовал бы себя виноватым из-за невозможности ответить ей взаимностью и даже сам мог начать притворяться. Нет, она все сделала правильно. Узнай он, что она его любит, он страдал бы. Впрочем, и ей самой пришлось бы не легче.
– Клаудия? О чем вы задумались? – послышался голос стилиста.
Она вздрогнула, вернувшись к реальности.
– Это так… ох, силы небесные, такая разница. – Она покачала головой из стороны в сторону. – Я ведь никогда коротко не стриглась. Ощущение странное, какая-то пустоголовость. – Глядя в зеркало, она потрогала нежные золотые кудряшки, вьющиеся вокруг ушей и сползающие на шею. Стрижка придавала ей игривый, совершенно новый облик. И вдруг она с облегчением вздохнула, осмотрела салон и улыбнулась. – Кажется, мне это даже нравится. Просто удивительно. Спасибо, мой милый.
– Уже одно то, что вы перестали страдать, для меня лучше всякой благодарности, – заверил ее стилист. – Но впредь будьте осторожнее, от малярных работ лучше держаться подальше.
Появившись в салоне, она наплела им историю, что в театре на нее со стремянки свалилась банка с краской, и они без дальнейших расспросов удовольствовались этой версией.
Выйдя на улицу, она не знала, что ей теперь делать. Несколько дней Габриел Макинтайр наполнял всю ее жизнь. Теперь она осталась одна. Надо было вернуться домой и попытаться хорошенько выспаться. Домой. В квартиру. Краска. Она вспомнила, что необходимо организовать срочное удаление следов преступления. Джоанна не должна столкнуться на лестнице со следами того, что натворила. Подумав об этом, Клаудия содрогнулась и тотчас пожалела, что рядом нет Габриела, который бы вмиг все устроил.
Тони по возвращении узнал о новости и сразу же примчался в больницу, где у дверей родильного отделения столкнулся с Маком.
– Как она? – спросил Тони.
– Готовится стать мамочкой. Тебе бы лучше быть там.
Тони колебался.
– Надеюсь, что я не упаду в обморок.
– А ты держи ее за руку, она не позволит тебе упасть, это не в ее характере.
– Он еще шутит! Но ты прав, надо идти. – Тони нервно прочесал пятерней волосы и взглянул на Мака. – Слушай, ты так… Извини, но ты так выглядишь, что тебя самого впору уложить в постель.
– Мистер Синглтон? – Юная медсестра смотрела на обоих мужчин, ожидая, когда один из них откликнется. Тони сделал нетвердый шаг в ее сторону. – Вашей жене не терпится родить, мистер Синглтон. И я не могу заставить ее подождать, пока вы соизволите прийти посмотреть, как ваш младенец появится на белый свет.
Мак проводил Тони взглядом, уселся на мягкую скамью у стены и попытался заставить себя не думать о том, что все это могло быть и с ним, не женись он на такой бесшабашной женщине, которая ставила свои амбиции превыше жизни. А ведь когда они познакомились, он так восторгался ее неповторимой целеустремленностью, бесстрашием, ее жаждой успеха. Но не понадобилось слишком много времени, чтобы обнаружить, как много дров подбрасывает слепой эгоцентризм в прожорливую топку подобного рода амбиций. Кроме того, выяснилось, что она вышла за него замуж еще и потому, что приняла за богача. Он тогда только что вынужден был продать Пинкнейское аббатство, и она, сильно заблуждаясь на этот счет, думала, что он способен будет финансировать несколько или даже все экспедиции, которые она наметила осуществить. Экспедиции, в которых она была бы лидером, так что вся слава досталась бы ей одной.
Если бы она не постеснялась расспросить его об этом и если бы он ясно объяснил ей настоящее положение дел, она бы знала, что три смерти близких родственников за десять лет довели его до необходимости продать Пинкнейское аббатство, дабы выплатить все необходимые налоги, что наследство оказалось бременем и что бездонное свиное брюхо банка поглотило его почти без остатка. Если бы она это знала с самого начала, возможно, они оба избежали бы множества ненужных страданий.
– Хэй, Мак! – Прикосновение к плечу будто пробудило его от всех горестных мыслей. Перед ним стоял Тони с самой идиотской ухмылкой на лице, которую Маку когда-либо доводилось видеть. – Это мальчик. Он… Ох, боже ты мой, Мак! Я в себя никак не приду. Это было поразительно. Я хочу сказать, что я был там.
– Надеюсь, ты не хлопнулся в обморок?
– До того ли мне было! Знаешь, там…
– Как Адель?
– Счастлива. Пойдем, сам увидишь. Понимаешь, я имею в виду… Нет, во все это просто невозможно поверить.
