не так.
Я собиралась надавить на него, когда кое-что пришло мне в голову, и тревога пробежала по спине.
— Откуда ты знаешь, что сделал Александр? Кто тебе сказал?
— Винсент. Он разговаривал с некоторыми офицерами, работающими над этим делом.
Страх и вина сплелись в узел у меня в горле, и я вспомнила слова Александра перед тем, как мы покинули квартиру: Они узнают, что я был здесь. Я позабочусь об этом.
— О боже мой, — я сглотнула, но узел стал только толще. — Они знают, что он был там. Что я наделала?
Истон коснулся моего подбородка, возвращая мое внимание к своему твердому взгляду.
— Эй, — мягко сказал он. — С Александром все в порядке.
Мой пульс слегка замедлился от уверенности в его голосе.
— Он не потрудился скрыть улики, так что, да, они знают, что он был там, но понятия не имеют, как его выследить. Твой кузен много лет был призраком, Ева, — он поднял карточку с каракулями Александра, как будто это доказательство, и сказал: — Он знает, как оставаться невидимым.
Слова проникли в сознание, успокаивая меня. Истон прав. Александр так долго оставался вне поля их зрения, и с тех пор, как он вышел из тюрьмы, я знала, что он был замешан в преступлениях похуже, чем отрезание члена насильнику. Все это происходило, и как только это происходило, он снова становился призраком. До тех пор, пока он не переставал заниматься глупостями вроде тайком подкладывать записки в больницы, кишащие полицейскими.
— Хорошо, — наконец сказала я, переводя дыхание. — Я готова услышать остальное.
Он кивнул один раз.
— Винсент сказал мне, что ФБР годами следило за деятельностью Пола, но им нужно было больше доказательств. Они уговорили его пойти на сделку, и оказалось, что операция намного крупнее, чем у Пола и его шайки. Арест будет масштабным.
Глаза цвета виски остановились на мне, горящие жарче огня и с оттенком чего-то более сладкого, чем благоговение.
— Ты знаешь, что это значит? Ты не только остановила Пола, ты помогла спасти тысячи людей. Ты герой, Ева.
Прерывистый выдох сорвался с моих приоткрытых губ. Другие женщины, дети. Маленькие девочки, разлученные со своими матерями. Люди, которые прошли через то же, что и я, или еще хуже, и многие, кому не так повезло сбежать в первую ночь.
Когда я осталась одна в своей больничной палате, у меня было слишком много времени на размышления, наступил отчетливый момент, когда негодование закралось в меня, как ядовитое семя. Обида на то, что я должна была остановить Пола. Почему кто-то другой не мог остановить его? Почему кто-то не мог спасти меня и мою маму давным-давно? Почему это должна была быть я?
Но потом я подумала о том, как я противостояла Бриджит и Винсенту, о уверенности, которой у меня никогда раньше не было, звучащей в моем голосе, о закрытости, расцветающей в моем сердце, как первые признаки жизни. Я не знала, прошла бы когда-нибудь обида полностью, но с каждым мгновением она все больше уменьшается, заменяясь чем-то, что очень похоже на гордость. Когда я была связана в той спальне, я и представить себе не могла, что дошла бы до такого. Я съежилась от воспоминаний, от ощущения своей беспомощности, и меня захлестнула печаль. Он точно знал, как заморочить мне голову. К тому времени, как Истон ворвался и развязал меня, от меня осталась только оболочка.
Сомнение просочилось в мой разум, когда я посмотрела на Истона, на то, как он смотрел на меня с неподдельным уважением. Я покачала головой, мой голос дрожал.
— Я была так растеряна, когда ты вошел в ту комнату. Я бы никому не помогла, если бы не ты.
Его глаза потемнели при воспоминании, но когда он большим пальцем смахнул слезу с моей щеки, прикосновение смягчилось.
— Ты бы боролась, несмотря ни на что, Ева. Я просто ускорил этот процесс.
За словами звучала убежденность, и я кивнула, с еще одной слезой. Он прав. Я боец. И он помог мне понять это. Мое сердце наполнилось теплом. Наклоняясь ближе, я поблагодарила его единственным доступным мне способом. Я поцеловала его.
Истон
Я иду по коридору в детском крыле, мои пальцы барабанили по стене, к которой я прислонился, взгляд прикован к закрытой двери напротив. Ева не колебалась, когда сказала, что готова поговорить с полицией, но она находилась с ними в своей комнате уже сорок две минуты. Пока я ждал, легкая испарина выступила на моей коже. Это не должно было занять так много времени, не так ли?
Дверь распахнулась, и я оттолкнулся от стены.
Моя мама вышла и закрыла за собой дверь. Когда она повернулась ко мне, ее кожа бледнее, чем я когда-либо видел. Даже глаза у нее призрачные.
— Где Ева? — спросил я, глядя на закрытую дверь.
Моя мама сжала свое жемчужное ожерелье.
— Она… Она как раз заканчивает. Они выпустили меня на минутку, — ее взгляд остановился на мне, и она нахмурилась. — Что ты здесь делаешь? Ты не должен вставать с постели.
— Я в порядке, — я выдохнул, провел пальцами по волосам. — Я отдохну позже.
— Не будь смешным, — она посмотрела на дверь, отделяющую нас от Евы, и вздрогнула. — Я думаю, Ева доказала, что может о себе позаботиться.
Я приподнял бровь. Это самая достойная вещь, которую моя мама когда-либо говорила о ней.
— В любом случае, мне нужно с тобой поговорить.
Она посмотрела на медсестру, которая катила мимо нас ребенка в инвалидном кресле, затем на группу родителей, тихо разговаривающих несколькими дверями дальше.
— Наедине. Позволь мне проводить тебя в твою комнату.
— Мы можем поговорить здесь.
Она сглотнула и отвела взгляд.
— Нет, мы не можем.
Мои брови нахмурились, когда я посмотрел на маму. Видимый дискомфорт пробежал по ней.
— Что такое?
Она осмотрела помещение, и ее взгляд загорелся, когда он остановился на пустой комнате в нескольких шагах от нее.
— Идеально, видишь? Эта комната достаточно близко, ты сможешь услышать Еву если она выйдет.
Взяв меня за руку, она потянула меня к открытой двери, но когда я не сдвинулась с места, она вздохнула.
— Истон, — ее глаза на мгновение закрылись. — Мне нужно минутку побыть с тобой наедине. Пожалуйста. Я не слишком многого прошу, не так ли?
Я никогда не видел свою маму такой беззащитной. Не знаю, почему мне показалось, что это уловка. Напрягая челюсть, я пробормотал:
— Две минуты, — и она кивнула, прежде чем провела меня в комнату.
Она
