— Прошу прощения, ваша честь.
Кейт открыла глаза: перед ней стояла Лесли.
— Этот пакет прислали с нарочным. Наверно, что-то важное.
— Спасибо, Лесли, давайте его сюда. — Кейт терялась в догадках.
Лесли положила пакет на стол и вышла. Кейт осмотрела его со всех сторон, а затем распечатала.
— Ох, — выдохнула она. На стол выпала фотография, с которой смотрело лицо Томаса: он держал за руку какую-то женщину, явно не свою жену. На второй фотографии Томас сжимал в объятиях и целовал уже другую женщину.
Остальные кадры оказались еще более откровенными. Помимо фотографий, в пакет была вложена видеокассета. У Кейт задрожали руки. Откуда взялись эти материалы?
Только сейчас она заметила короткую записку, написанную четким, размашистым почерком:
«Один из моих сотрудников занимался Томасом. Используй эти материалы по своему усмотрению.
Сойер.»
Кейт вертела в руках этот листок. Надо понимать, Сойер избрал именно такой способ извиниться за свой обман? Она позволила себе на миг вернуться в недавнее прошлое. Их роман вспыхнул, как неукротимый пожар, и в одно мгновение сжег дотла хрупкий остов взаимного чувства, оставив лишь горстку горячего пепла.
Кейт винила только себя. Сойер не давал ей никаких обещаний, не клялся в любви. Они ни разу не пытались заглянуть в будущее. Она опять была наказана за глупость и безрассудство.
Тряхнув головой, Кейт вернулась к разложенным на столе фотографиям. Она давно поклялась себе растоптать Томаса, но не знала, с какого конца подступиться. Теперь в ее руках оказалось оружие сокрушительной силы. Сцены, дотошно запечатленные фотоаппаратом и видеокамерой, выведут Томаса на чистую воду, покажут всему миру его отвратительную сущность. Но, разоблачая Томаса, она разоблачит и себя.
У нее учащенно забилось сердце. Стоит ли идти на такой риск? Сможет ли она после этого жить спокойно? И, самое главное, сможет ли она жить спокойно, если оставит все как есть?
* * *
Кейт появилась в дверях своей штаб-квартиры и сощурилась от яркого солнечного света. Глядя на нее, любой мог бы догадаться, что эта женщина сама проложила себе путь в жизни. На ней был зеленый шелковый костюм, безукоризненно сшитый по ее фигуре. Из аккуратной прически, вопреки обыкновению, не выбивались даже легкие пряди.
Перед входом толпились десятки журналистов. К ее лицу тянулись микрофоны, щелкали вспышки фотокамер. Она не собиралась отступать, но внутренне трепетала от страха.
Кейт расправила плечи.
— Леди и джентльмены, вы, наверно, спешите узнать, зачем я пригласила вас сюда.
— Это точно, — раздался голос из толпы. — Тем более что вы от нас всегда бежите, как черт от ладана!
По толпе прокатился взрыв смеха. Когда он умолк, Кейт сдержанно улыбнулась и продолжила:
— Я собираюсь сделать заявление для печати.
Толпа замерла. Кейт поняла, что теперь собравшиеся будут ловить каждое ее слово.
— Когда мне было шестнадцать лет, я родила внебрачного ребенка.
По толпе пронесся изумленный ропот. Кейт жестом призвала к тишине.
— Меня убедили отдать ребенка на воспитание в какую-нибудь порядочную, любящую семью. К несчастью, дело сложилось совсем иначе. Отец ребенка обещал поехать в опекунский совет для оформления документов. Вместо этого он бросил новорожденное дитя в грязной ночлежке и сбежал.
Кейт замолчала, чтобы перевести дыхание, и заметила, что все лица опущены вниз, а руки безостановочно строчат что-то в блокнотах.
Затем на нее обрушился шквал вопросов:
— Кто отец ребенка?
— Где ребенок сейчас?
— Это мальчик или девочка?
— Вы намерены поддерживать отношения с ребенком?
— Ребенок знает, что вы его мать?
Вопросы сыпались со всех сторон. Репортеры опомнились только после того, как сообразили, что она им не отвечает. Так же внезапно все смолкли.
— Человек, на котором лежит ответственность… отец ребенка… — У нее в первый раз дрогнул голос. Она до сих пор не могла примириться с жестокостью и цинизмом Томаса. От любви и жалости к дочери у нее щемило сердце. — Отец ребенка — известный телевизионный проповедник.
Отовсюду послышались крики:
— Скажите, кто он. Назовите имя!
Кейт собрала в кулак всю свою волю, взяла пакет из рук добровольной помощницы и подняла его высоко над головой.
— Все ответы здесь.
Затем она указала на стол в вестибюле, где лежали стопки похожих пакетов.
— Как видите, мои сотрудники приготовили достаточное количество экземпляров. Здесь должно хватить на всех.
Когда шум поутих, она закончила:
— Благодарю всех за внимание. Всего хорошего.
Стоило ей произнести эти слова, как журналисты, словно свора голодных псов, бросились к столу с материалами. Кейт скрылась за дверью и прислонилась к стене. Ей не хватало воздуха. От дрожи в коленях она едва держалась на ногах. Ладони вспотели. Несмотря ни на что, она словно очистилась от скверны. Для Томаса настал судный день. Хотя не только для него.
Судный день настал для них обоих.
На следующее утро Кейт просматривала заголовки на первых полосах газет.
«Преуспевающий телепроповедник Томас Дженнингс отлучен от церкви в результате заявления судьи Кейт Колсон».
В статье сообщались все подробности ее признания. Текст сопровождался многочисленными фотографиями.
Кейт отпила кофе и вопреки своей привычке внимательно прочла статью с начала до конца. Отложив газету, она застыла, безучастно глядя в окно.
Раньше ею двигала нервная энергия. Теперь осталась только печаль. Да, она отомстила Томасу, но разве этот акт возмездия прибавил ей славы? Или исцелил ее дочь?
Кейт надеялась, что сделанное ею заявление не повредит ее профессиональной репутации. В тот день в штаб-квартире беспрерывно трезвонили телефоны. Самая горячая поддержка пришла со стороны различных женских организаций и движений, которые выражали восхищение ее честностью и прямотой. Поддержали ее и многие коллеги из юридической фирмы «Джонс и Страссберг».
Но Кейт не могла разрубить клубок противоречий. Она еще не знала, каким образом можно будет соединить судьбу дочери и свою собственную жизнь.
Больше всего ей хотелось снять трубку и позвонить Сойеру. Не смей , говорила она себе. Решение принято, и пути назад нет.
— Почему такое минорное настроение?
Кейт обернулась.
— А, привет, Энджи.
Энджи присела рядом.
— Ты должна радоваться. — Она усмехнулась. — Здорово ты двинула ему между ног!
