— И у меня такое ощущение. — Миссис Бейли взяла со столика, стоявшего у кресла, маленькую коробочку. — Мне не стоит тебя задерживать. Вот это — тебе.
Амариллис взяла коробочку из рук Элизабет и осторожно раскрыла ее. На белой атласной подушечке лежал массивный мужской перстень с вделанным в него крупным огненным кристаллом. Она поспешно захлопнула крышку футляра.
— Я не могу его принять. — Она протянула коробочку Элизабет. — Вещь слишком ценная.
— Это перстень моего сына Мэтью, твоего отца. — В глазах Элизабет отразилась боль. — Я хочу, чтобы он принадлежал тебе.
— Кольцо моего отца? — Амариллис крепко стиснула коробочку.
— Да, он бы гордился тобой, Амариллис. Каждый отец может гордиться такой замечательной дочерью.
— Не знаю, что и сказать. — Амариллис не отрываясь смотрела на футляр с кольцом.
— Много лет назад ты задала мне вопрос.
Амариллис вскинула глаза на Элизабет. Между ними продолжала стоять стена боли и гнева.
Но вдруг она поняла, что есть другой путь преодолеть преграду. Если найти в себе силы, можно дойти до конца стены и обогнуть ее. И дело было не в том, что стена внезапно исчезла, просто имелось много других способов, позволяющих преодолевать различные преграды.
— Вы, правда, моя бабушка? — спросила Амариллис.
Вспыхнувшая в глазах Элизабет надежда растопила лед шикарной гостиной.
— Да, — ответила она, — я твоя бабушка.
— Я с ужасом думала о встрече с Элизабет Бейли, — призналась Амариллис, глядя на мелькавший за окном машины пейзаж. — Но после всего, что было сказано и сделано, я поняла, что мне жаль эту женщину, хотя я никогда не смогу полюбить ее.
— Она испортила много жизней. — Лукас крепко сжал руль.
— И при этом верила, что поступает правильно. Но по сути дела всегда оставалась жесткой, высокомерной и самоуверенной.
Лукас промолчал.
— Знаю, знаю, — усмехнулась Амариллис, — у меня с ней много общего, но что поделаешь: она моя бабушка.
— Она твоя бабушка, это верно, но у вас с ней общего мало. Элизабет Бейли напоминает мне холодного скользкого угря. Только ее увидел, и мне стало ясно: она всю жизнь диктовала всем свою волю.
— Уверена, у нее были на то причины.
— Да уж, она хотела, чтобы все ей подчинялись и делали так, как считает она.
— Правда? — вкрадчиво улыбнулась Амариллис. — А что же я? Что, по-твоему, движет мной?
Лукас ответил не задумываясь:
— Преданность, чувство ответственности перед семьей, стремление к справедливости.
— Но и Элизабет могла бы утверждать, что руководствуется тем же.
— Но, мне кажется, принципы Элизабет существовали как бы сами по себе, словно в вакууме. В ее тесном мирке нет места для дружбы, сострадания, любви, что является основополагающим в шкале твоих ценностей.
— В этом случае, — хмыкнула Амариллис, — думаю, у нас есть кое-что общее, а?
— Нет-нет, — Лукас бросил на нее иронический взгляд, — из меня не получится современный вариант твоих непогрешимых Основателей. И не советую приделывать мне нимб и крылышки.
— Никто и никогда не называл Основателей ангелами. Но я уверена, ты чересчур стараешься упрятать подальше свои достоинства.
— Амариллис, предупреждаю тебя.
— Только вспомни все благородные поступки, которые ты совершил с момента нашей встречи. — Амариллис стала перечислять: — Ты не наказал вице-президента своей фирмы Миранду Локинг, обманувшую тебя, потому что пожалел ее. Ты помог Диллану Раю выпутаться из неприятной истории, хотя он был младшим братом предавшего тебя компаньона. И ты помог мне найти убийцу, потому что хотел защитить меня.
— Как ни странно, но мои достоинства и недостатки, оказывается, не так уж просто различить, — буркнул Лукас.
— Не знаю, для меня разница почти всегда очевидна.
— Серьезно? — Трент искоса взглянул на нее. — А как насчет тех случаев, когда картина не столь ясна?
— Я стараюсь не слишком углубляться в дебри, но все же кое-что мне хотелось бы выяснить до конца.
— Это касается меня?
— Нет, я имею в виду обстоятельства гибели профессора Ландрета.
— Черт возьми, ты что, всю жизнь будешь об этом думать? Что еще тебе здесь не ясно?
— Мне бы хотелось узнать, как Мэдисон Шеффилд установил, что профессор завел на него досье?
— Думаю, тебе еще предстоит убедиться, что настойчивость не всегда благо.
Через полтора часа они въехали в город, погруженный в ночную тьму. Шел дождь, и в витринах магазинов поблескивал свет уличных фонарей, отражавшийся в лужах на асфальте.
Лукас свернул за угол и поехал по тихой улочке к дому Амариллис, и только тогда она рассталась с мыслями о Элизабет Бейли. Внезапно ей в голову пришел ответ на вопрос, всю дорогу не дававший ей покоя.
— Это Ирен Данли, — неожиданно проговорила Амариллис.
— Что?
— У меня не шла из головы встреча с бабушкой.
— А какое отношение имеет Элизабет Бейли к Ирен Данли? — удивился Лукас, останавливая машину у края тротуара.
— Есть в бабушке что-то такое, что напоминает мне Ирен.
— И что же это?
— Трудно объяснить. — Осознание интуитивно сделанного открытия пронзило Амариллис. В ней бурлило желание поделиться своими предположениями. — Всю жизнь обе старались, насколько это было в их силах, держать все под своим контролем.
— Допустим, что так. — Лукас заглушил мотор и повернулся к Амариллис: — И что из этого следует?
— Я, конечно, не вполне уверена, — призналась Амариллис, нервно постукивая пальцами по сиденью. — По правде говоря, боюсь даже говорить об этом. Ирен принадлежала к самым преданным сторонникам Шеффилда. Она искренне верила в него. Что, если это Ирен рассказала Шеффилду о папке профессора?
— Очень возможно, — подумав, ответил Лукас. — И что тогда? Мы ведь и раньше предполагали, что Мэдисон получил информацию от человека, связанного с факультетом исследований явлений фокусирования. Представляется наиболее вероятным, что это была Ирен, именно она, единственная из всех сотрудников, могла знать о содержании папки. Данли работала с профессором целую вечность, и он доверял ей больше, чем кому-либо. Она была ему безгранично предана. Думаю, что Ирен даже была влюблена в профессора. Но что могло бы произойти, если бы она узнала о папке? Тогда Ирен оказалась бы перед дилеммой, разрываясь между чувством преданности профессору и ответственностью за будущее штата.
— Трудно предложить, как бы она поступила.
— Нет, — покачала головой Амариллис. — Мне кажется, я знаю Ирен Данли достаточно хорошо и могу сказать, что она посчитала своим долгом предупредить Шеффилда об опасности, грозившей его предвыборной кампании.