На меня навалилась беспросветная тоска. Было такое чувство, что в своей погоне за счастьем я потерпела фиаско. Я спустилась на кухню и принялась мыть посуду.
— А, вот ты где! Снова играешь в Золушку? — весело бросил заглянувший на кухню Питер. — Чудесный вечер! Какое счастье, что твоя матушка положила глаз на Джорджио. Если бы ты видела, как они смотрят друг на друга! Знаешь, кажется, у меня наконец появилась надежда.
— Можешь не волноваться на этот счет — они уже в постели. Я нечаянно наткнулась на них, но они, к счастью, даже ничего не заметили. Слишком были увлечены, познавая друг друга плотски.
— О боже, какая радость! Стоит только обратиться к Господу за утешением, как он в милости своей помогает тебе!
Питер пару лет назад принял крещение и стал католиком, но, честно говоря, я всегда сомневалась, что он искренне верит во всю эту галиматью. И уж конечно, до этого дня я ни разу не слышала, чтобы он с такой серьезностью рассуждал о подобных вещах.
— А что ты сделал с теми безделушками, которые стащил Джорджио?
— Встретил возле вашего дома одного славного молодого человека на велосипеде, дал ему пятьдесят фунтов и попросил отвезти все Джерри. И пообещал еще пятьдесят, если он привезет мне расписку Джерри, подтверждающую, что тот получил все сполна.
— А это не рискованно?
— Господи, да от всей этой истории у меня просто мурашки по спине бегут! Даже передать тебе не могу, что я почувствовал, когда мимо нас на полной скорости пронеслись две полицейские машины с мигалками! Нет, конечно, я догадывался, что от Джорджио вполне можно ожидать что-то в этом роде, у него вечно сносило крышу.
— Но как же тебе удалось заставить его отдать их?
— Ловкость рук, моя дорогая. Предложил заскочить в один паб — дескать, нужно же привести себя в порядок, тем более что мы едем на званый обед. И пока Джорджио флиртовал с девушкой за стойкой, я незаметно выскользнул наружу, перерыл его чемодан и нашел сверток, завернутый в одну из его грязных рубашек.
— Стало быть, Джорджио понятия не имеет, что ты отослал их назад?!
— Нет. И лучше бы он ничего не знал, пока мы не доберемся до Лондона.
— В таком случае вам нужно убраться отсюда поскорее.
Питер помог мне приготовить кофе, и мы отнесли его наверх в двух больших кофейниках. Потом он отправился на поиски Джорджио и моей матушки.
— Мы устали, — заявил Вильям, ввалившись на кухню. — Если кому-нибудь придет в голову нас искать, мы будем в лодочном сарае.
Элли, сунув под мышку его альбом и принадлежности для рисования, последовала за братом.
— Все наперебой восхищались моим платьем, — улучив момент, шепнула она мне на ухо. — Ой, я такая счастливая! Господи, совсем забыла рассказать — утром позвонила Полли Саксби и пригласила меня завтра к себе!
— Замечательно! — кивнула я. — Не забудь мне написать и рассказать, как все было. Ты же помнишь, я завтра утром возвращаюсь домой.
— Я знаю. Если бы не это, я была бы совсем счастлива. Но вы ведь скоро снова приедете, да?
— Надеюсь.
Я отчетливо слышала доносившийся из студии голос Мин. Похоже, она была сильно навеселе. Сверху, держа саквояж моей матушки, спустился Питер. За ним с усталым и томным видом следовал Джорджио. Через пару минут к ним присоединилась моя мать.
— Диана, вот ты где! Я возвращаюсь в Лондон. Конечно, тут просто очаровательно, но когда-то ведь надо же выспаться, верно? Какое у тебя мрачное лицо! Нельзя же так, дорогая моя! От твоего вида даже молоко и то скиснет!
Я накинула плащ, влезла в резиновые сапоги, кликнула Хэм и вышла помахать Питеру на прощание. Гром уже громыхал не переставая. Низко нависшие над землей тучи отливали нездоровой желтизной, а дождик успел превратиться в настоящий ливень. Мать уселась впереди рядом с Джорджио. Питер, забравшись на заднее сиденье, махал мне рукой и посылал воздушные поцелуи, пока машина не скрылась за сплошной серой завесой дождя. Не успели они уехать, как перед домом, взвизгнув тормозами, остановилась полицейская машина. Интересно, как им удалось разъехаться в воротах, подумала я. Я незаметно завернула за угол дома и направилась к озеру. Мне хотелось попрощаться с садом.
В серовато-синих сумерках гладь озера отливала металлическим блеском, словно шагреневая кожа. Заметив в окне два детских лица, я помахала им рукой. Вскоре волосы у меня промокли, но я решила, что это не страшно. Лебеди величаво покачивались вдалеке, там, где высокие камыши качали своими темными головками, похожими на острия копий.
Огороженный стеной садик трудно было узнать. Джордж Прайк наконец закончил возиться с перголой, и сейчас все вертикальные стойки уже стояли. Я вздохнула, подумав, как здорово было бы увидеть ее во всем блеске, увитую розами и душистым горошком. Вдоль дорожек и в междурядье мы посыпали все новым гравием, и я представила, как тут будет красиво, когда зацветет лаванда и в воздухе будет стоять аромат мяты.
Вернувшись в оранжерею, я подтащила поближе к печке ветхий стул Джорджа и села. Вдруг из глаз моих ручьем хлынули слезы. Не знаю, долго ли я плакала… наверное, долго. Перестала я, только когда почувствовала, что совсем обессилела. Похоже, это постепенно входит у меня в привычку, уныло подумала я.
Вытерев щеки, я встала, решив проверить рассаду. На первый взгляд все было в порядке, только земля немного подсохла. Решив, что неплохо бы ее полить, я взялась за лейку, и тут у меня за спиной хлопнула дверь. Я застыла, не в силах заставить себя обернуться. Через минуту чьи-то руки обхватили меня за талию. Он притянул меня к себе, и я молча уткнулась носом в щеку Роберта.
— Мне пора ехать, — шепнул он. — Я пообещал Френсис Бенсон приехать в Хэмпсток к обеду. Мои вещи уже в машине.
Я только молча кивнула головой. Говорить не было сил.
— Оттуда я двинусь прямо в Кембридж. Когда ты вернешься, я уже буду ждать тебя. Сходим куда-нибудь выпить по рюмочке, хорошо? — В голосе Роберта была такая нежность, что у меня внутри все перевернулось. — Может быть, даже пообедаем. Наверняка ты устанешь после дороги. А потом займемся любовью…
— Что?! Ты сошел с ума!
— Возможно, — с каким-то даже вызовом в голосе продолжал Роберт, словно стараясь убедить самого себя. — Ну и пусть! Неужели нельзя хоть раз в жизни сделать что-то просто потому, что хочется? Последовать велению сердца? Похоже, все вокруг живут, как им нравится. А я слишком труслив… или ленив для того, чтобы поступать так же.
— Да при чем тут трусость, господи! Надо же отличать трусость от простой порядочности! Нельзя причинять людям боль — вот это и есть порядочность! И называй это как угодно — Божьими заповедями или добропорядочным поведением, суть все равно не изменится. И неужели удовлетворить свои сексуальные потребности важнее, чем жить с чистой совестью?!
