Пожалуйста, иди.
Эвелин проходит мимо Соломона, ненадолго останавливаясь, чтобы сжать его руку.
— Все будет хорошо, — уверяет она, ее голос холоден и спокоен.
Все, что он может сделать, это онемевший кивок.
— Осушите меня досуха, док, — говорит Эвелин и исчезает за углом.
Он не может сидеть здесь. Беспомощный. В ожидании. Он не может этого выносить.
С этими словами Соломон поднимается со стула, его сердцебиение опасно близко к остановке, и движется в направлении выходных дверей и восходящего рассвета.
***
У входа в больницу дыхание Соломона вырывается из воздуха прямо перед его лицом. Холодно, но он не делает никаких движений, чтобы согреться. Не сует руки в карманы, не прижимается к холодному ветру. Он не заслуживает тепла, не тогда, когда Тесси борется за свою жизнь.
Проводя рукой по лицу, он пытается дышать ровно, когда внутри него все сжимается от страха. Ему кажется, что он падает с края земли, наблюдая, как ускользает все, что он любит.
Все эти обязанности, о которых он никогда не думал, что они у него будут — теперь это все, чего он хочет.
Тесси разбудила его. Заставила его снова полюбить. Подарила ему сына.
Он не может существовать без нее.
На горизонте забрезжил рассвет. Лишь несколько звезд сверкают в утреннем свете.
— Пошла ты, — говорит он ей, наклонив лицо к огромной пустоте над головой.
Вселенная смеется над ним. У него не было времени с Сереной, и у него не будет времени с Тесси.
Потерять ее после всего этого…
Немыслимо.
К черту Чинук. К черту снег и его эгоизм, что он попросил Тесс остаться. К черту эту больницу в маленьком городке, когда она могла бы быть в Лос-Анджелесе, в безопасности, здоровая и держать на руках своего сына.
Ее сын. Мысленно представляя, как Тесси не проснется, как она больше никогда не будет держать на руках Мишку, как их сын никогда не узнает свою мать…
Соломон зажмуривает глаза, прогоняя мрачные мысли.
За спиной раздается шум, но он не оборачивается.
— Мы вытянули соломинку. — Хаулер устраивается рядом с ним, поднимая воротник своей шерстяной куртки, чтобы укрыться от ветра. — Чтобы посмотреть, кто придет тебя злить.
Соломон проводит рукой по своей бороде.
— Иди обратно, Хаулер.
— И дать тебе поваляться в одиночестве? Не выйдет, чувак.
Они долго молчат, глядя на небо. Восход солнца — это яркий взрыв розовых и пурпурных красок, который может посрамить Мексику.
— Я не могу ее потерять. — Его голос надломился, в каждом слове слышалась боль. — Я не могу.
— Я знаю. — Хаулер засунул руки в карманы. — Ты не сможешь.
— Я должен был…
— Нет, — прерывает его друг. — У тебя такое же выражение лица, как тогда с Сереной. Ты обвиняешь себя. Будешь так делать, я выведу тебя на задний двор и пинком отправлю в сугроб. — Он хлопает Соломона по плечу, сжимает. — С ней все будет в порядке. Ты сможешь удержать Златовласку. Ты видел ее с этой дрелью и на этих каблуках?
Соломон хихикает, вытирает мокрые глаза.
— У тебя там сын. — Хаулер дергает головой в сторону автоматических дверей. — Ты ему нужен. И Тесси тоже. Пойдем. Возвращайся обратно.
Соломон делает вдох, втягивая в легкие ледяной воздух.
— Мне нужна минута.
Хаулер смотрит ему вслед, отпускает его плечо и исчезает внутри.
— Пожалуйста, — умоляет Соломон небо. Серена. — Ты втянула меня в эту историю. Исправь это. Исправь ее. — В гневе он зарывается лицом в ладони, его дыхание бьется о ладони теплым пульсом. — Господи. Пожалуйста.
Уронив руки, он снова откидывает голову назад.
— Ты там, наверху, и если ты дотянешься, ты спасешь ее. Ты спасешь мою Тесси.
Он делает последний вдох. Прощается с Сереной.
И возвращается в больницу.
День без Тесси, и Соломон едва живет. На одних парах. Кофе. Визиты друзей и родственников. Его сын.
Рука Тесси прохладна в его руке. Она слишком бледная, слишком маленькая и хрупкая на больничной койке. Эта яркая, золотистая женщина, озарившая его жизнь. К ее венам подведены трубки. Ее мексиканский загар сошел, губы стали пепельными. Как бы он хотел, чтобы они снова оказались на том пляже, чтобы Тесси подшучивала над его рубашкой. Если бы он знал тогда то, что знает сейчас, он бы никогда не привез ее в Чинук. Он бы держал ее в безопасности и грел на солнце.
— Тебе нужно проснуться, Тесс, — говорит он, преодолевая комок в горле. — Встретиться со своим сыном. Возвращайся к нам.
Не услышав ничего, кроме стрекотания мониторов, Соломон вздыхает. Он подносит ее ослабевшую руку к губам и целует костяшки пальцев.
— Детка, пожалуйста, — шепчет он, прижимаясь к ее прохладной коже. — Пожалуйста, проснись. Я люблю тебя. Ты мне нужна.
Он не перестает умолять. Он снова встает на колени, как часто делал это в последние двадцать четыре часа. Он хочет рассказать Тесси об их сыне. О том, что ребенок сильный и упрямый, как она сама. Что, несмотря на ранний срок, он чертовски здоров и не нуждается в отделении интенсивной терапии. Что он так плачет, что его крошечный плач сильнее всех в детской. Это потому, что ему нужна мама. Ребенок знает это, и Соломон тоже.
Им нужно, чтобы она вернулась.
Мягкий треск двери.
— Сол? — Эвелин проскальзывает в комнату и опускается в кресло рядом с ним. — Она уже проснулась?
Он прочищает горло.
— Нет.
Эвелин скрещивает лодыжки.
— Тебе следует пойти домой. Отдохнуть.
Он усмехнулся.
— Я не оставлю ее.
— У тебя ребенок, Соломон. Тебе нужен весь отдых, который ты можешь получить.
— Я буду отдыхать, когда Тесси будет здорова и будет дома. — Оторвав взгляд от любимой женщины, он посмотрел на сестру. — Спасибо. За то, что помогла ей.
Она отрывисто кивнула.
— Не за что.
— Насчет Серены.
Она качает головой.
— Позволь мне сказать это, Эв.
Линия ее губ становится ровной, она скрещивает руки и слегка кивает.
— Ты не хочешь, чтобы я жил дальше, но я живу. Я знаю, что тебе это не нравится. Но тебе придется смириться. Я люблю Тесс, и она никуда не денется. — Он заставляет себя поверить в эти слова, произносит их с убежденностью. Что-нибудь еще? Этого не будет.
Нижняя губа Эвелин дрогнула.
— Я знаю. — По ее напряженной груди пробегает дрожь. Слезы беззвучно скатываются по ее щекам.
Соломон тяжело выдыхает.
— Я собираюсь на ней жениться.
— И это я знаю.
— Каждый день я буду делать все возможное, чтобы стать для нее лучшим мужем, чем я был для Серены.
Эвелин бросила резкий
