Мартин прошел по дорожке и вошел в парадную дверь. Энни сидела в круге света на стареньком диване. Мартин видел пушистое облако ее волос, мягкий овал лица и шитье, лежащее у нее на коленях.
Они посмотрели друг на друга, не говоря ни слова, потому что не могли придумать, что сказать. Энни встала, медленно прошлась через всю комнату, выключила телевизор, а Мартин все стоял в дверях и смотрел на нее.
– Будешь ужинать? – спросила она без всякой интонации в голосе. – Боюсь, что все остыло.
– Неважно, принеси сюда, хорошо!
Спустя минуту она вошла, держа в руках поднос со стоявшей на ней едой. Мартин взял тарелки и принялся за ужин.
Через некоторое время он произнес:
– Нам нужно поговорить, Энни.
Она сидела в другом конце комнаты напротив него, склонив голову и сжав руки.
– Да, я тоже так думаю, – прошептала она. Мартин секунду колебался, с чего начать.
– Скажи мне, что произошло?
Она взглянула на него со странным, почти молящим выражением.
– Ты же знаешь, что… – Она покачала головой.
– Нет, Энни. Я хочу, чтобы ты сама сказала мне.
Она закрыла лицо ладонями. Мартин хотел попросить ее: «Не делай этого, дай мне видеть твое лицо», но промолчал и продолжал ждать.
Наконец, Энни произнесла:
– Мы были семейной парой ты и я. Мы жили с нашими детьми. И не было в нашей жизни ничего особенного, не так ли? Ничего необычного или экстраординарного, просто жили, как все. Вот ведь так и было, правда?
Мартин кивнул:
– Да! – и тихо добавил – Жили… и можем жить лучше, чем сейчас.
Она посмотрела на него долгим взглядом, кивнула, а потом добавила:
– Но вот произошел этот несчастный случай.
Мартин увидел, как Энни повела плечами в недоумении, словно то несчастье было чем-то таким, что она пыталась и не могла понять.
– Расскажи мне об этом, Энни. Ты никогда не говорила, что это для тебя значило, что ты чувствовала тогда.
Энни посмотрела на него, но, Мартину показалось, что она совсем его не видит, и потом сказала:
– Я не знаю, что тебе сказать, не знаю, как описать то, что было. Темно, страшно, ужасающий грохот… а потом мертвая тишина. Я не могла пошевелиться, во рту вкус крови и пыль, и грязь на зубах и языке, и боль, боль во всем теле.
Боль и ужас. Об этом трудно говорить. Она опять передернула плечами.
– Ты боялась?
Энни подумала о Тибби. Мать вернулась из хосписа к своему мужу и розам. Но была уже слишком слаба, чтобы заниматься любимым делом.
«Она увидела как ты стала взрослой, она увидела своих внуков».
Да, а что у нее было еще?
– Я боялась. И… ненавидела тоже. Думаю, это была ненависть. И еще было чувство, что все оборвалось так быстро! Было горько, что мне не дали… дожить до конца. Завершить то, что я делала.
Мартин окинул взглядом комнату. Рядом с камином стояла проволочная корзина с игрушками Бена, на каминной полке. Среди безделушек из китайского фарфора, свечей и приглашений на детские утренники, – кувшин с нарциссами.
– Ты хотела завершить то, что делала здесь? Да, Энни?
– Да, выполнить долг матери и жены.
Эти слова, сказанные вслух от многократного употребления казались поблекшими и пустыми.
– У нас ведь все было нормально, правда? – спросила Энни. – И нам, всем четверым, было хорошо, да?
Всем четверым? Всегда ли? И вновь Мартин вспомнил годы их совместной жизни, и вновь страх потерять все холодной дрожью пробежал по его телу.
Он смотрел на жену, сидящую напротив него, и чувствовал, как гнев и раздражение последних дней вновь охватывают его.
– Да, было, – сказал он. – И, может быть, будет опять, Энни, когда все это забудется.
Как только Мартин произнес эти слова, в ту же секунду он понял, что сказал не то и не так. Он резко повернулся на стуле, нож загремел в тарелке. Мартин посмотрел на стол и увидел, что еда, к которой он едва притронулся, давно остыла. Он резко отодвинул тарелку. Энни все еще держала школьный свитер Томаса, и клубок шерстяных ниток скатился на ковер и лежал рядом с ее креслом.
– Я не смогу забыть, – слова ее падали как капли ледяной воды.
– Энни, – он с трудом старался говорить спокойно, – ты сможешь… если только сама захочешь. Случилось ужасная нелепая вещь. Единственное, что тебе сейчас остается сделать, поблагодарить судьбу, и забыть обо всем остальном.
– Если бы только это было так просто, – прошептала Энни, – если бы…
Мартин молчал, чувствуя, как кровь стучит у него в висках. Наступил самый ответственный момент, и он еще может надеяться, что все как-то уладится.
Энни продолжала все тем же тихим голосом, глядя на детский свитер у себя на коленях:
– Я думаю, что без Стива я бы не выжила. Стив заставил меня продержаться. Он заставил меня поверить, что мы выберемся. Я не очень смелая, ты это знаешь. Он заставил меня стать храброй…
– Как? – слова застряли у Мартина в горле. Он тоже помнил тот день. Дикий холод перед разрушенным фасадом, коридоры полицейского участка, прокуренный воздух штабного вагончика и жесткая твердость штукатурки, когда он бросал ее вместе со спасателями.
– Мы разговаривали… Мы могли дотянуться друг до друга только кончиками пальцев. Мы дергали друг друга за руки и разговаривали. Иногда мне казалось, что я уже не говорю, а просто думаю, но думаю вслух, потому что он все равно слышал меня. И я тоже слышала его. Когда думаешь, что все равно умрешь, неважно, о чем говорить, ведь так?
– О чем же вы говорили?
– Мы рассказывали друг другу о нашей жизни. Все важное и не очень…
Снова наступило молчание. Мартин мысленно представил свою жену там, под обломками. Он видел ее тяжело раненую, с рукой, протянутой незнакомцу, слышал ее голос, ее шепот в темноте, когда она рассказывала Стиву о всех больших и маленьких событиях своей жизни, только ему!
– Ты думала обо мне, Энни? – раздраженное нетерпение собственного вопроса поразило его и он огорченно отметил про себя: – Всегда мы вот так торопимся.
Энни сняла с коленей рукоделие, подошла к нему и опустилась перед ним на колени на ковер.
– Конечно…
Мартин ничего не сказал.
– … Я рассказала ему о тебе, и детях. Мне было невыносимо думать, что наша жизнь должна вот так жестоко и насильственно оборваться.
Он осторожно протянул свою руку и нежно коснулся ее волос. Они еще не отросли и их короткие концы напомнили ему, как неосторожно, почти грубо, их отрезали тогда, сразу же после катастрофы.
– … Я рассказала ему о том, как мы встретились, и обо всем, что произошло после. Обычные вещи. Дом, и сад, и все, что мы делали и создали вместе.
«СОЗДАЛИ…ДЕЛАЛИ».
– И он тебе рассказывал о том же?
– Да. Не очень веселые вещи.
