мишени ради кого угодно?
Я сглотнула и приподнялась на локте.
— Возможно, я тоже люблю тебя, — тихо призналась ему.
Он рассмеялся, а затем поморщился.
— О, я знаю.
— Ты знаешь?
— Я понял, когда ты уничтожила тот маленький жучок и сказала копам проваливать.
— Ты это слышал?
— Конечно, слышал. Я никогда не был так горд. — он поцеловал меня в лоб.
Вертолет приземлился чуть поодаль, и Элио зашагал к нам по окровавленному снегу, рядом с ним шел еще один мужчина. Его спутник был бледен и весь покрыт татуировками, весь его вид кричал о жестокости и опасности.
— Как вы нашли меня? — поинтересовалась я.
Люди Де Санктиса наводили порядок вокруг нас. Похоже, им было приказано не оставлять никого в живых. Эта мысль внушала ужас, и все же это был не мой выбор и не моя ответственность. Это было решение моего мужа.
— Я начал с них, и они помогли нам приблизиться к цели.
Ренато полез в карман и стал рыться там, пока не нашел то, что искал. Затем он обернул папины четки вокруг моего запястья. Новые слезы наполнили мои глаза.
— Ты установил маячок моей сестре?
Я не злилась. Возможно, мне следовало бы, но я не могла. Его властные, контролирующие наклонности спасли положение. Теперь мы жили в его мире. Здесь действовали новые правила.
— Разумеется. Она — член семьи.
Я облизнула губы и попыталась произнести как можно лучше:
— La famiglia prima di tutto?
Его улыбка была широкой и искренней.
— Brava, anima mia. А теперь позволь мне отвезти тебя домой.
Ренато
Шарлотта послушно сидела на сиденье в ванной, где я оставил ее несколько минут назад.
Мы были дома, после зачистки всех до единого членов картеля Кастильо, включая их трусливого главаря. Кирилл Чернов прибыл на вертолете, не меньше. Я был в долгу перед братвой за помощь, но он был семьей в некотором роде. Русские в большинстве своем могли быть непредсказуемыми психопатами, но он также был членом семьи. La famiglia prima di tutto.
Я забрал Чарли и своих людей до того, как Кирилл и его русские расправились с выжившими. Мы потеряли трех солдат в бою, и это тяжким грузом лежало на моей совести, как и состояние моей жены. По дороге домой мы заехали в больницу, где ее проверили на сотрясение. У нее были ушибы ребер, порезы и гематомы, но, к счастью, не более того. Врач хотел оставить ее в больнице, но Шарлотта настояла на том, чтобы отправиться домой. Она хотела иметь собственную ванную и кровать, и я не собирался с этим спорить. Не тогда, когда она была такой тихой. Видеть тихую Чарли было просто неправильно.
При взгляде на нее, моя кровь вскипела. Одна сторона лица была фиолетовой от кровоподтеков, губы потресканы и распухли, а под глазом красовался адский синяк. Ее запястья с отметинами от наручников кровоточили, а все тело было покрыто ссадинами, как будто ее избивали. Я еще не заглядывал под ее грязную одежду.
Один только факт, что они отнеслись к ней с таким неуважением, заставив сидеть в подвале в этой грязной одежде, вызывал у меня желание выкопать этих ублюдков и расчленить их снова. К сожалению, такое удовольствие нельзя было повторить больше одного раза.
Я шагнул в ванную. Шарлотта подпрыгнула. Меня захлестнула еще большая ярость. Моя жена боялась в собственном доме из-за этих подонков.
Из-за комиссара Рейнольдса. Он получит по заслугам, и очень скоро.
— Давай приведем тебя в порядок, — бодро сказал я ей.
Она отвела от меня взгляд.
— Я могу сделать это сама, — пробормотала Шарлотта, смущение окрасило ее щеки.
— Я знаю, что можешь, но я хочу, чтобы ты позволила мне. — я присел перед ней на корточки и положил руки ей на колени. — Я не хочу, чтобы ты закрывалась от меня или уходила туда, куда я не смогу последовать.
Она прикусила губу, а затем поморщилась, когда зубы задели порез.
— Позволь мне позаботиться о тебе, Чарли.
Она тяжело сглотнула. Я видел, чего ей стоило быть такой уязвимой, и как мужественно она с этим справлялась. Никто не был таким храбрым, как моя жена.
Она расправила плечи.
— Ладно. Прекрасно. Если ты настаиваешь.
— Я настаиваю.
Я снял с нее сначала носки, потом футболку и лифчик.
На боку у нее был кровоподтек поперек ребер, и она дернулась, когда я слегка коснулся там фиолетовой кожи.
Затем я перешел к ее джинсам. Она издала приглушенный, смущенный звук, когда я стянул с нее грязную, высохшую ткань. Сняв джинсы, я бросил их в мусорное ведро вместе с трусиками и включил душ. Воздух наполнился паром. Ее волосы были спутаны. Я взял расческу возле зеркала, и начал медленно водить ею по волосам.
Пока я работал, ее глаза закрылись, расческа застревала в волосах, и она прислонилась ко мне спиной. Люси заснула, пока Кармелла дежурила у ее кровати. Сон пойдет девочке на пользу. Шок медленно проходил, иногда накатывая волнами. Чарли все еще стойко держалась. Она не знала, как сдаться.
— Ладно, теперь вместе в душ.
Я положил расческу и повел ее в стеклянную кабинку, исходящую горячим паром.
Она немного постояла под брызгами, позволяя им пропитать ее насквозь. Я уже был босиком, в одной футболке и свободных брюках. Я шагнул под струю, чтобы помочь ей.
Мыть ей волосы было легко. Намылить её тело было сложно. Несмотря на синяки и порезы, прикосновения к ее животу, изгибам бедер и попки делали меня чертовски твердым. Я чувствовал неуместную и неоспоримую потребность наполнить эту женщину. Я хотел глубоко погрузиться в нее и убедиться, что она здесь, в моих объятиях, живая и невредимая. Она не жаловалась на то, что мыло, должно быть, жжет. Она вообще ни на что не жаловалась.
— Повернись, — хрипло приказал я.
Ее упругие изгибы и влажная кожа терзали меня. Синяки и порезы приводили меня в ярость. Я осторожно вымыл ее, как будто она была из стекла. Она прижалась ко мне, уставившись на мою грудь.
— Ты весь мокрый. — её голос звучал не так устало, как я ожидал.
— Мне все равно.
Она посмотрела на меня, приподнялась на носочках и нежно поцеловала.
— Я не могу выбросить все это из головы, — пробормотала она. — Я хочу забыть.
Она была такой прекрасной и бесценной, стоя там под водой, льющейся из душа. Я чуть не потерял ее.
Я бережно обхватил ладонями ее лицо и поцеловал, осторожно касаясь губ, и двинулся
