Понимаю, что вообще не имею права спрашивать его об этом, но так хочется узнать, что руки чешутся.
– Ответь мне на вопрос.
– Нет.
– Что нет?
– Я с ней не спал. Только трахался. Один раз, после того как мы нажрались на корпоративе. До знакомства с тобой. Так что не компостируй мне мозги, – вот же свинота, даже не дал устроить скандал.
– Вообще-то я хотела спросить, распущенные волосы на свадьбу или убранные.
– Вообще-то не звезди. Я видел на фото выбранную тобой прическу. И да, мне она не нравится. Гнездо какое-то.
– Ну, спасибо.
– Пожалуйста.
***
Даже не знаю, хорошо ли то, что Сережа пьет на собственной свадьбе или нет. С одной стороны, не занудствует и на том спасибо. С другой, мало ли напьется и пойдет по одному месту вся фотосессия, видеосъёмка и катание на лодке.
– Пойдем, потанцуем, – тянет меня за руку из-за стола.
– Вообще-то, наш танец в конце вечера.
– Вообще-то, когда хочу, тогда и танцую, – парирует в ответ. В принципе, он прав.
– Хорошо. Только маленькая просьба.
– Нет.
– Ты даже не выслушал.
– А ты меня выслушала и все равно выбрала платье с открытой грудью. Так что никаких маленьких просьб.
– Только не говори, что тебе оно не нравится.
– Нравится. И сиськи в нем охрененные. Но это должно быть только для меня, а не для всего табора.
– Слушай, а может ты абьюзер?
– Хуюзер.
– Ну точно он. Одна малюсенькая просьба – не налегай, пожалуйста, на спиртное. Когда закончится дождь, у нас еще впереди фотосессия, видеосъёмка и катание на лодке. А так как грести будешь ты, тебе надо быть трезвым. А потом выпьем вместе.
– Фотосессия и видео сьемка? Сказала бы раньше, я хоть к этому времени уже бы нажрался.
– Только попробуй.
К счастью, дождь заканчивается почти сразу после нашего танца. Фотосессию Потапов выносит очень даже достойно.
– Ты мой герой. Кто бы мог подумать, что из такого говнюка с первой встречи окажется почти такой лапочка.
– Это завуалированное признание в любви?
– Ну, не только же тебе признаваться в любви через «блядь» и одолжение. Все по-честному. Любишь?
– Обожаю.
– Звучит так, как будто тебе угрожают.
– Когда я вижу мужика с камерой, я и чувствую, что как будто нахожусь под дулом пистолета. Зачем нам съемка? Просто фотографий недостаточно?
– Я хочу, чтобы на камеру сняли, как ты меня несешь. В старости будем пересматривать.
А пересматривать будет что. Когда я понимаю, что что-то не так? Аккурат, когда Сережа поскальзывается и устремляется вперед, пытаясь не упасть. Только из-за того, что земля мокрая, у него не получается полностью избежать падения. А вот сделать так, чтобы не уронить меня и не ударить лицом в грязь, а самому поклониться земле, оказавшись на коленях – да. И не только это. Перевожу взгляд на разъехавшееся на груди платье.
– Я неспециально. Честно!
– Да, блин, лучше бы были сугробы. Это знак, что нам надо валить домой и наконец-то уединиться.
– Да прям щас. У меня есть второе, не менее красивое платье и запасной костюм для тебя. Так что не отмажешься, дорогой муж.
Два года и еще чуть-чуть спустя:)
Вылетаю из палаты словно ошпаренная кипятком. Сжав до боли руки в кулаки, прохожу мимо поста под любопытным взглядом постовой медсестры. Еще бы он не был у нее таким. Я сама не припомню, когда давала волю эмоциям на людях, не то, что на работе. А тут иду со слезами на глазах.
Захожу в некогда излюбленное место для курящих, ибо спрятаться больше негде, и от души даю волю слезам. Сама не понимаю отчего так бурно реагирую на какую-то дрянь. Тем более вижу ее не в первый раз и знаю какой она пациент. Можно уповать на гормоны, но от этого не легче. А что будет дальше?
Никогда не мечтала стать домашней клушей, на которой ездят все, кто только может, но сейчас я позорно хочу оказаться дома. В кровати, под теплым одеялом с тонной вкусняшек. Украсить елку и не только. Хочу засесть дома надолго. Очень-очень надолго.
В принципе я с легкостью договорюсь и получу больничный. Но стыдно перед собой. Я столько всего прошла и теперь при каких-то неудачах вот так позорно сольюсь, придумав несуществующую болезнь?
– Что случилось? – вздрагиваю от хорошо знакомого голоса. Этого мне только не хватает. Мозг однозначно впал в спячку, ибо я тупо не знаю, что придумать на столь простой ответ.
– Ничего, – после продолжительной паузы наконец выдаю я.
– И поэтому ты слезы льешь?
– А я лью?
– Что случилось? – повторно заданный вопрос раздражает еще больше. Чувствую себя несмышлёным ребенком, который хочет пожаловаться родителям на плохую девочку в песочнице. В моем случае мужу на противную бабку.
– Ничего. Я что не могу поддаться действию гормонов и немного поэмоционировать?
– Не уверен, что есть такое слово. Мне еще раз повторить свой вопрос?
– Ничего не случилось. Точнее ничего такого, из-за чего можно так реагировать. А я реагирую, ясно?
– И что это?
– Дрянь из ВИП палаты. Я выбила ей эту идиотскую палату всеми силами, а она не то что не довольна, она мне весь мозг проела несуществующими претензиями. Все-то ей не так. Ты ее знаешь. Она к нам, как минимум, раз пять попадала, когда я была в ординатуре.
– Как минимум, раз десять. То есть ты сейчас поддаешься на провокации этой гадины, зная, что она из себя представляет? – грустно это осознавать, но выходит, что так.
– Получается, да.
– Иди умойся. Сходим к ней вместе.
– Я не маленький ребенок, чтобы ходить с тобой за ручку к больным. Сама справлюсь.
– Я вижу, как ты справляешься. Давай приводи себя в порядок, – подталкивает к раковине и включает воду.
– Тебе стыдно, что я зареванная?
– Мне нет. Но я в большом недоумении, как такая языкастая как ты, могла попасться под влияние недалёкой старухи, цель которой – играть на нервах других?
– Она напишет жалобу. Я знаю, что она уже так проделывала с другими.
– Хорошую мину при плохой игре держать нужно всегда. Воспринимать кого-то серьезно, когда он поддается эмоциям
