Да, все взаимосвязано. И если она действительно хочет, чтобы он навсегда остался в ее жизни, она обязана еще кое-что сказать ему о себе.
На этот раз она доверится ему до конца.
Зекери выбрал небольшую тенистую полянку и остановил машину на обочине. Он держал на руках сучащего ножками Адама, пока Элисон готовила ланч. Что-то ее явно беспокоило. Он видел это по ее лицу, озабоченность сквозила и во всех ее движениях. Он решил промолчать и дать ей время справиться с собой. Она покормила ребенка и позаботилась, чтобы он срыгнул.
Затем Элисон уложила сытого Адама со своих колен в корзину и, наконец, заговорила.
— Я тебе должна еще кое-что рассказать, — с трудом произнесла она.
Их неумолимое приближение к отелю, неизбежная суета, которая поднимется вокруг, в связи с их возвращением, — загоняли ее в угол. У нее не оставалось времени, надо было решаться. И теперь только одна мысль мучила ее: говорить ему или нет; открыться ли ему до конца, а там будь что будет? И если говорить, то говорить надо было сейчас, не откладывая, пока он не стал ей еще ближе, не вошел окончательно в ее жизнь.
— Я не хотела сначала, чтобы ты знал об этом, — она все еще не была уверена, что сумеет выложить ему все до конца.
Встревоженный, Зекери взял себя в руки, ожидая, что последует дальше. Боль в ее голосе, достигшая своей высшей точки, свидетельствовала, что то, о чем она собиралась поведать, нелегко будет ему слышать.
— Это отвратительные подробности, — она беспокойно двигалась по поляне, убирая остатки ланча. — Я не могла рассказать о них в течение целого года даже моему психиатру.
Она прикусила губу и заставила себя сконцентрироваться, чувствуя, что не может взглянуть в его сторону.
— Я даже не обмолвилась об этом в суде — я не была уверена, что они поверят мне.
Полную правду, только полную правду, твердила она про себя.
— Я даже матери не говорила. Но я должна сказать это тебе, потому что это вечно будет стоять между нами, если мы… — она не закончила.
Если она все расскажет ему, у них не будет будущего. А если не расскажет, будет будущее без взаимного доверия, без веры. А без веры нет надежды.
Она села, не находя места своим рукам, и быстро начала, боясь, что передумает говорить.
— Все, что я рассказывала тебе об… изнасиловании, было правдой. Я очнулась в темноте. Он раздел меня.
Воспоминания причиняли ей боль. Пытаясь восстановить картину такой, какой она была, Элисон испытывала отголоски того ужаса и страдания, которые переживала тогда, и поэтому говорила с трудом, мучительно подыскивая слова.
— Он был… в постели рядом со мной, пытаясь… заняться со мной сексом. Но он был пьян и ничего не мог. Я притворялась спящей… Но он понял, что я проснулась. Он привязал меня к спинке кровати какой-то прочной и тонкой веревкой.
Невидящий взгляд Элисон был устремлен в пространство.
— Он делал попытку за попыткой, и каждый раз у него… ничего не получалось. Тогда он свалил всю вину на меня и начал меня бить. Я не подыгрывала ему. Он пытался дать мне какой-то наркотик, подмешав его в питье. Я была так напугана этим человеком, что даже попыталась сделать несколько глотков. Он сказал, что я нарочно проливаю воду из стакана, и опять начал бить меня. Когда я закричала, он… это возбудило его. Тогда он принялся целенаправленно избивать меня и оскорблять, чтобы… суметь, наконец, овладеть мной. Но хотя мои крики и приводили его в возбуждение, но ненадолго. Он так и не смог.
Зекери превратился в комок нервов, ему не хотелось слушать, особенно о таких вещах.
— Когда тебя долго бьют, ты впадаешь в оцепенение. Я притворялась, что нахожусь без сознания, — Элисон начала расхаживать по поляне, — это продолжалось несколько часов, он пил и избивал меня. Я отключалась временами, впадая в бессознательное состояние. Наконец, он напился до такой степени, что не мог уже ничего делать, и заснул. Я попыталась развязать веревки, но они были слишком туго затянуты, я не могла справиться с узлами. Он бы сам не смог их развязать, их можно было только перерезать…
— На следующее утро стало еще хуже. Он начал пить уже на рассвете. Он был… голый, он поставил деревянный стул посреди комнаты, сел на него и уставился на меня… с такой ненавистью! Он капал какое-то зелье себе в стакан, пил это и курил сигареты, одну за другой. Вдруг он начал называть меня своей… шлюхой.
Ее голос задрожал и она перешла почти на шепот.
— Он говорил мне, как хорошо ему со шлюхами, как они любят его, любят быть с ним в постели и… как они зарабатывают деньги собственным телом, и так как я тоже зарабатываю деньги своим телом, он хочет сделать из меня свою шлюху. И он решил… отметить мое тело так, чтобы каждый знал, кто я.
Зекери чувствовал, у него каменеет все внутри, и одновременно в нем закипает такая ярость, от которой трудно дышать.
— Он начал жечь меня своими сигаретами. Что бы я ни говорила… Как бы я ни умоляла… Я обещала ему все на свете, я даже не помню, что именно. Но ему надо было только одно, слышать мои дикие крики и визг, только это возбуждало его. Тогда я действительно потеряла сознание. Я не знаю, что он делал со мной, когда я была в отключке. Но когда я опять очнулась, он начал снова жечь мою кожу…
Она заставила себя повернуться к нему, она должна была видеть, знать, как он смотрит сейчас на нее, угадать, изменилось ли его отношение к ней. И глядя прямо на Зекери, она торопилась рассказать ему все до конца.
— Но наступил момент, когда и этого уже было для него недостаточно. Я знала, что больше не вынесу… и я…
Элисон видела, как меняется выражение глаз Зекери.
— И я поцеловала его. Я благодарила его. Я называла его своим любимым — и подобными словами. Я говорила ему, что он прав: я — шлюха, и что я хочу заниматься с ним любовью. Я умоляла его дать мне возможность доказать это. Умоляла заняться со мной любовью любым способом, каким он пожелает.
— И я старалась для него — я очень старалась. Я уверена, что он получил полное удовольствие. Даже после того, как он обрезал веревки, я видела, что он все еще хочет меня…
Слишком поздно.
Элисон видела, как изменилось выражение его лица. Слишком поздно. Она все рассказала и ничего не вернешь назад. Слишком поздно… Она отвернулась, не в силах удержать слезы…
— Он оставил меня на мгновение. Вышел зачем-то на кухню. Я убежала. Я не знаю, как я выбралась из дома. Я помню только, как бежала. Вокруг были деревья. Был листопад. Я помню, как падали листья, а я ступала босыми ногами по этому разноцветному прекрасному ковру. Он кричал мне вслед, называл своей шлюхой. Я выбежала к озеру. Там сидели люди в лодке. Они говорили потом, что я была голая. Но я этого не помню. Я очнулась в больнице. Только Джейк знает обо всем…
