Маринка пришла через день. День этот, надо сказать, был у меня не из самых лучших. Нет, ничего не случилось, но настроение было паршивое. Меня уже несколько дней одолевали раздумья о никчемности своего существования, а в этот день они сгустились до крайности прямо с утра. Я пришла к выводу, что если раньше я и не была трудоголиком, то и бездельницей не была тоже. Этот вывод оптимизма мне не прибавил. Конечно же да здравствует труд полезный и разумный, но вот как подступиться к этому разумному труду, не имея ни памяти, ни малейшего представления о том, что я знаю и что умею? В таком настроении я открыла Маринке дверь, буркнула:
— Проходи, — и поплелась за ней на кухню. Маринка не долго разглядывала меня, сочувственно вздохнула и пропела:
— Ой, Асенька, да у тебя депрессия! Запускать нельзя, нужно обязательно лечиться, а то хуже будет. Вот у меня была депрессия, когда я со своим муженьком первый раз разругалась, так старики мои даже психиатра ко мне приглашали, представляешь?
При слове «психиатр» меня аж передернуло, но тут же я вспомнила о любимом универсальном лекарстве Маринки и полезла в холодильник. При виде бутылки мартини притихшая было Маринка оживилась, а я, разливая спиртное в разные рюмки — ей побольше, а себе поменьше, все равно ведь не выпью, — пыталась подсчитать, какая это бутылка за время нашего с ней знакомства. Маринкиного оживления хватило только на две порции, после второй она впала в ступор. Пока я решала вопрос, заразилась ли она моим настроением или опять вспомнила о ссорах с бывшим мужем, Маринка опрокинула третью рюмку, пробудилась от несвойственной ей задумчивости, пристально посмотрела на меня, вздохнула и сказала, отведя взгляд в сторону и почему-то стесняясь:
— Знаешь, я тут подумала… Ты только подожди, не перебивай меня. Ведь при депрессии всегда советуют смену обстановки и все такое, ну вот я и подумала… может, ты поедешь со мной на дачу?
Признаться, она меня очень удивила своим неожиданным приглашением, а еще больше тем, как неуверенно она его сделала.
Видя, что я молчу и не отказываюсь, она продолжила уже бодрее:
— Ну хоть на два денька, поехали? Старики меня уже запилили, что я не еду на эту их дачу. Из-за меня и Валерка в Москве сидит, привык, что с ним не только бабка возится, но и я рядом, а ведь уже большой, вполне и одной бабки бы ему хватило. Я эту дачу терпеть не могу, это для меня каторга. А они пилят и пилят: «Заморила ребенка в городе». — Последние слова она произнесла, явно передразнивая кого-то из родителей, и я не смогла не рассмеяться.
Конечно, сменить обстановку — это уже плюс, выехать на природу хоть на пару дней — это второй плюс, все это так. Но ведь на даче будет не одна Маринка с ребенком, будет ее мать, а может быть, и отец, совершенно незнакомые мне люди, а я и сама-то Маринку знаю всего ничего. И вот свалюсь им на голову: здрасте, принимайте меня, я к вам приехала. Маринка смотрела на меня такими умоляющими глазами и так жалобно при этом шмыгала носом, что отказать ей было трудно. Я подбирала выражения помягче, чтобы не обидеть отказом. Пока я думала, как ответить, раздался звонок в дверь. Не успела я опомниться, как шальная Маринка полетела открывать, щебеча при этом:
— Сиди, сиди, я сейчас открою, это кто-то из воздыхателей Насти, что-то давно никого не было.
А я еще искала для нее слова помягче, да надо было наоборот — чем-нибудь тяжелым треснуть по ее глупой голове! Тем временем эта дурында уже впустила кого-то в квартиру и, заливаясь соловьем, вела в кухню, на ходу объясняя про Настю и про меня. Под стол прятаться было уже поздно.
Экземпляр воздыхателя, представленный Маринкой на мое рассмотрение, был неплох, по крайней мере на первый беглый взгляд. Это был молодой щеголеватый блондин лет тридцати, довольно стройный, с широкой улыбкой на лице. От него пахло французским парфюмом. Он вежливо поздоровался со мной, представился:
— Евгений, а для друзей просто Жека, — и с большим достоинством наклонил аккуратно подстриженную и причесанную голову.
Вынул из пакета большую коробку шоколада, перевязанную лентой с пышным бантом, и бутылку «Камю». Из другого пакета выудил букет алых роз, еще не распустившихся, в бутонах, и галантно преподнес мне. Это было приятно, хотя я и понимала, что цветы предназначались настоящей Аське, а вовсе не мне. Я стала хлопотать с закуской — порезала хлеб, намазала его маслом, а сверху икрой, покромсала копченого мяса и сыра. Не слишком изящно, зато быстро. Маринка тем временем достала другие рюмки под коньяк, она прекрасно ориентировалась в этой кухне. Жека наплескал в большие пузатые рюмки коньяка не на полтора пальца, как положено, а до краев. Знай, мол, наших! Я удивилась, но ничего не сказала, какая мне разница, я все равно пить не буду. Тост Жека произнес длинный и красивый, даже чересчур красивый. Пару комплиментов он отвесил Маринке, отчего та зарделась, как принесенная роза. Что касается меня, то не осталось ни одной черты моей внешности, которую бы он не восславил. Назывался сей тост скромненько — за встречу! Выпили, вернее, они пили, а я грела рюмку в руках и думала о том, что это очень нехилый тост для человека, который знаком со мной десять, нет, уже пятнадцать минут и который вообще шел к другой женщине. Все, хватит бояться дурдома, вряд ли его постояльцы так уж сильно будут отличаться от людей, с которыми я сталкиваюсь ежедневно. Пока я предавалась размышлениям, гости вовсю закусывали, причем Жека не отставал от Маринки и даже перегонял ее. У меня появилось подозрение, что он сегодня не только не обедал, но и не завтракал. Я собралась еще чего-нибудь нарезать, но, видимо, Жека уже утолил свой голод, потому что вдруг заметил мою полную рюмку. Я как-то привыкла, что Маринка никогда не делает мне замечаний по поводу того, что я практически не пью, то ли в силу хорошего воспитания, то ли по причине полного ее равнодушия в этом вопросе. Поэтому водопад довольно едких упреков, который обрушил на мою голову Жека из-за моего трезвого образа жизни, застал меня врасплох. Но я быстро собралась и молча уставилась немигающим взглядом прямо ему в глаза, водопад тотчас захлебнулся. Я занялась приготовлением кофе, мило улыбаясь гостям и делая вид, что ничего не случилось. Когда кофе был готов и разлит по чашкам, я вдруг вспомнила, что у меня еще остались тонкие полосочки нежнейшего бисквита, они просто идеально подходили к кофе, и я нырнула за ними в холодильник, радуясь, что так вовремя вспомнила о них. Поставив бисквиты на стол, я взяла в руки чашку, но тут мне бросилось в глаза, что Маринка сидит с каким-то несчастным видом и виноватым взглядом. Я покосилась на Жеку, тот лучезарно улыбнулся мне и взял кусок бисквита. Я поняла, что эту чашку кофе мне лучше не пить. Поставила ее, съела кусочек бисквита и завела светский разговор обо всем и ни о чем, старательно зевнув пару раз.
