За окном послышались голоса Марины и Люды — они, видимо, возвращались в каморку. Влад наскоро поцеловал Тамару, улыбнулся одними глазами и спешно вышел, столкнувшись в дверях с подругами.
* * *
Всю неделю после этих событий Тома жила воспоминаниями и ожиданием пятницы. Ведь в пятницу она снова увидит Влада, и кто знает, может быть, он снова поцелует ее?
А еще Тома была страшно раздосадована появлением подруг тогда, в прошлые выходные. Ну надо же было притащиться так не вовремя! Ведь это они спугнули Влада. Если бы не их неожиданное появление, он еще долго сидел бы рядом с ней и сводил с ума одним взглядом своих восхитительных серых глаз. И целовал, целовал, целовал… Ах, как ей хотелось вновь испытать тот первый в своей жизни поцелуй, когда теплая волна поднимается снизу по позвоночнику к голове и застилает мозг приторным туманом, а по всему телу пробегают мурашки, словно разряды миниатюрных шаровых молний… А какое восхитительно-странное ощущение, когда сердце, кажется, меняется местами с желудком. И что-то так сладко сжимается внизу живота…
Все дни, до самой пятницы, на работе у Тамары буквально все валилось из рук. Благо, она была всего-навсего девочкой на побегушках, помощником младшего клерка, и ничего серьезного ей не доверяли — так, чайку заварить, сбегать в кафетерий за свежей выпечкой, отнести бумаги в контору смежников. Она же еще студентка, а на лето отец пристроил ее подработать на каникулах в городскую контору по обмену жилья, где в поте лица трудился нотариусом его двоюродный брат. Все сокурсники отдыхали, целыми днями жарились на солнышке кто на далеких югах, кто на близком Дальнем, совсем дальнем, востоке у самого синего, самого Японского моря. Кому повезло меньше — те подставляли спины для загара прямо здесь, на родных амурских просторах. Тамаре же пришлось работать не столько ради денег, сколько ради материного спокойствия. Иначе она бы совершенно извелась, переживая о том, где сейчас находится и чем занимается ее старшая дочь. Младшую-то каждое лето отправляли в дремучую деревушку в самой что ни на есть тьму-таракани под неусыпный надзор дальних родственников. Когда Тома была маленькая, ее точно также отправляли на все лето туда, в забытую Богом и людьми деревню с поэтичным названием Болотная Падь. Другие дети после летних каникул приходили в школу загоревшие, румяные, свежие и отдохнувшие, полные сил для нового учебного года. Тамара же возвращалась в Хабаровск бледненькая, худенькая, изъеденная таежной мошкарой до шрамов… Ведь находилась Болотная Падь в самой дремучей тайге, со всех сторон окруженная непроходимыми болотами. Туда даже автобус не ходил. Особо отчаянные рисковали собственной головой, пытаясь пробраться меж завалами поваленных полусгнивших вековых деревьев да болот на раздолбанных мотоциклах, остальным же, более благоразумным, гражданам приходилось добираться в эту глушь и обратно сугубо на вертолете. Тамара вспоминала свои поездки в Болотную Падь с внутренним содроганием и сейчас искренне сочувствовала Надьке.
Вот, наконец, и долгожданная пятница. В ожидании встречи с Владом Тамару с самого утра бил мандраж. Она без конца смотрела на часы и вздыхала в отчаянии: ах, как же медленно тянется время, когда же наконец будет вечер… А время, словно издеваясь над бедной страдалицей, все тянулось и тянулось. Большая стрелка, кажется, очень сильно устала и намекает на отпуск, часовая же, пожалуй, и вовсе умерла…
И вот свершилось — рабочий день закончен. Не забегая домой, дабы не опоздать на "Ракету", Тома разъяренной фурией вскочила в переполненный автобус. И откуда только силы взялись — сорок два килограмма в кроссовках, а протолкнула внутрь здоровенных мужиков, повисших гирляндой на стонущих в бесплодных попытках закрыться дверях. Да еще и с сумками, благоразумно прихваченными с утра из дома. Такую бы энергию да в мирных целях…
На речном вокзале, как всегда пятничным летним вечером, было не протолкнуться. Среди людской толпы опытным глазом Тома без труда разглядела своих, протолкнулась к ним. А сердце так и выскакивало из груди — там Влад, благодаря высокому росту его трудно было бы не заметить даже издалека. Что он скажет ей при встрече, как улыбнется, как весело будут смеяться его глаза…
А Влад, казалось, и не заметил ее появления, метущегося девичьего взгляда. Он не обращал на нее внимания ни на причале, ни во время полуторачасового путешествия. Тома все ждала, когда же он вспомнит про нее, когда снова его глаза станут такими теплыми и ласковыми. Ждала в пятницу, ждала в субботу, ждала в воскресенье… Так и вернулась домой — недождавшаяся, растерянная, раздавленная обманутыми ожиданиями. И полная надежды.
Через неделю все повторилось. Влад опять как будто не замечал бедную Тамару, изнывающую от неразделенной любви. Он откровенно заигрывал с подлой Людкой, которая так и стелилась под него, прижималась на глазах у всех. Тома аж краснела от стыда за столь недостойное поведение подруги — разве ж можно вот так, на людях, вешаться на шею мужику? А Людка исходила похотью, томилась в ожидании ночи…
Тамаре было до слез обидно за себя, стыдно за подругу и за Влада. И больно, больно, бесконечно больно. Но любовь жила в ее душе, а раз жива любовь — жива и надежда. И она каждую неделю все ждала, что он все же вспомнит о ней, он поймет, что нужна ему только она, Тамара, что никакие людки-маринки и иже с ними не стоят мизинца ее левой ноги…
Влад откровенно издевался над ней. После того сладкого поцелуя прошла уже не одна неделя. И каждый раз все повторялось — он снова на глазах у всех крутил шашни с другими, не обращая ни малейшего внимания на Тамарины страдания. Казалось, его забавляли ее тоска и мучительная ревность, когда он рядом с ней обнимал и целовал каждый раз новую подружку. А на Тому лишь изредка бросал исподтишка пытливые взгляды, доводя ее до безумства.
Вот уже месяц Тамара не может ни о чем думать ни дома, ни на работе, ни, тем более, на базе. В душе поселились боль и обида, ревность жгла и разрывала сердце. Уже и надежда стала понемногу затухать, на смену ей пришло неверие в собственное счастье. Конечно, чего же она ждала? Да разве может ее кто-то полюбить? Тем более Влад, такой красивый, такой элегантный даже в загородной поездке, обворожительный и насмешливый, бесконечно притягательный… Да кто она такая, чтобы понравиться Владу? Да как она посмела хотя бы надеяться на его внимание, она, мышь серая, бледная поганка. Она не достойна его, что это она о себе возомнила? Да ты в зеркало-то на себя смотрела, очаровашка?! Так погляди. Швабра и то привлекательней выглядит, чем ты. У тебя ж ни рожи, ни кожи — худючая скелетина, вместо груди — один намек, что там что-то должно быть (ищите, ищите, кто ищет, тот всегда найдет!). А лицо? Что это за лицо?! Скорее, морда лица! Носик остренький, губки тоненькие, щечки какие-то впалые… Одни только глаза заслуживали комплимента — большие, темно-карие, влажные, словно маслины. И длинные пушистые ресницы. Впрочем, бровки тоже ничего — в меру густые, красивой приподнятой формы, даже подправлять нечего. Вот и все ее прелести. Маловато будет… И кто позарится на такое сокровище? Кому она нужна…
