Пенелопа усмехнулась.
— Отлично. И что ты собираешься делать, имея диплом дизайнера по одежде и нулевой опыт работы? В таком наряде, знаешь ли, будет трудновато убедить работодателя в том, что у тебя безупречный вкус. Держу пари, ты приползешь к отцу и брату уже через неделю.
Ширли спокойно взглянула на нее.
— Я скорее умру от голода, чем приползу, как ты выразилась, к вам.
Отец оглядел стол, тяжело дыша.
— Собирайтесь. Мы уходим. Вот что я тебе скажу, Шерилин. Ты моя дочь — и потому мои предложения остаются в силе еще три месяца. Если в конце мая ты не попросишь ключи — разумеется, по телефону, а не лично! — предложение снимается. В тот же день я перепишу завещание.
— Папа… Почему меня выпустили?
— Твой приговор отменил губернатор штата. Сделал Барри любезность. Теперь, когда я вижу, насколько ты неблагодарна, думаю, он напрасно затруднялся.
Отец вышел, не прощаясь, и только теперь Ширли позволила себе слезы. Она сидела за столом, тупо глядя на грязные тарелки с остатками еды, потом встала и направилась к дверям. Тут ее остановил официант.
— Эй, мисс, вы были вместе с этими клоунами за тем столиком?
— Д-да…
Неужели их узнали?
— Они не заплатили по счету. Вы должны заплатить.
Две недели спустя
Остин, штат Техас
— Брэнд, нужно учиться компромиссам. Это единственный путь. Постарайся это понять — или уходи сразу. Сам.
Брэнд глубже засунул кулаки в карманы брюк и прибавил шагу, стремясь побыстрее пройти расстояние, разделявшее здание администрации и офис его фирмы. Билл Иглстоун, старый друг и по совместительству его политический советник, вынужден был перейти на бег трусцой. Брэнд буркнул:
— Не люблю игры. От них у меня привкус во рту.
— В таком случае давай сразу закажем большую партию ополаскивателя для рта. Потому что привкус в ближайшие три месяца тебе гарантирован. До самого окончания избирательной кампании.
Брэнд резко остановился, а Билл по инерции прошел еще несколько шагов, потом сообразил, что Брэнда нет рядом, и обернулся.
— Дьявол, Брэнд, ну почему ты такой несговорчивый?
— В этом мой шарм…
— О, вот тут ты ошибаешься. У тебя масса достоинств, но шарм в их число не входит.
Брэнд мрачно ухмыльнулся, а потом взгляд его затуманился, и он невидящим взором уставился на оживленное движение.
— Билл, я тут подумал… Возможно, я принесу больше пользы, если буду работать, так сказать, за сценой, а не в качестве официального народного избранника?
— Да, если твоя фамилия Рокфеллер. Или Онассис. Но когда я в последний раз проверял твои счета, миллиарда на них не наблюдалось. Кстати, он вполне мог бы там оказаться, если бы не твоя любовь раздавать собственные гонорары направо и налево.
Билл сделал паузу, испытующе глядя на своего друга, потом заговорил чуть тише.
— Мы оба знаем, что именно об этом ты мечтал с десяти лет. И ты преуспел. Субсидировал все сиротские приюты Западного Техаса, какие только смог найти. Но сейчас ты стоишь в самом начале пути, на котором ты сможешь сделать гораздо больше. На пути к власти. Если ты хочешь свалить в последний момент, делай это, но без меня. Я не хочу этого видеть. Дай мне выходное пособие — и чао! Работу я себе найду сегодня же, еще до полудня. Возможно, она не принесет мне счастья, зато я буду работать.
Брэнд знал, что Билл не преувеличивает. За очень небольшой промежуток времени Билли Иглстоун успел превратиться в одного из лучших референтов штата, в выборных делах ему не было равных.
— Билл, я мог бы пойти работать в аппарат губернатора. И продвигать свои идеи, не участвуя во всех этих мерзких коллизиях.
— Ага. Даст бог, они позволят тебе хотя бы ИМЕТЬ эти идеи, а ты — продвигать… Ты же будешь работать на чужого дядю, а я предлагаю тебе вариант, когда работать будут на тебя!
— Хорошо, я тебя слушаю.
— Брэнд, ты классный парень, но иногда ты бываешь форменным ослом. Жизнь — это компромисс, в Остине об этом знают едва ли не лучше всех, еще со времен войны Севера и Юга…
— Что?
— Так. Ты меня даже не слушал.
Билл вздернул левую бровь и процедил с холодным бешенством:
— Ты в курсе, что сейчас твоя карьера летит к чертям? Так ты выходишь из игры?
— Нет пока. Это не так уж просто — отказаться от игры.
Билл всплеснул руками.
— Брэнд, честное слово, ты невозможен! Ты и так не подарок, а уж неприятностей от тебя…
Брэнд со свистом втянул воздух. Эту фразу он помнил с самого раннего детства. И ненавидел ее. Он развернулся на каблуках и зашагал по улице. Билл чертыхнулся и кинулся следом.
— Брэнд, прости, я погорячился и ляпнул, не подумав. Ты знаешь, я имел в виду… короче, ничего не имел в виду, это все мой дурацкий рот…
— Так закрой его, Билл. Просто заткнись.
Брэнд еле заставил себя успокоиться. Простая фраза, ничего не значащая для всех остальных людей, для него была паролем, открывавшим запретную дверь в страшный и ненавистный мир его детства. Такого он не прощал никому. Даже друзьям. Он никогда никого не прощал и ни перед кем не извинялся.
Билл помолчал, потом устало сказал:
— Ладно, на сегодня хватит. В кои веки с делами покончено в первой половине дня. Пойдем подзаправимся?
Брэнд немного замедлил шаг, поравнявшись со стеклянными дверями. В этой забегаловке обычно обедали адвокаты и клерки из окрестных кон-тор, так что днем здесь должно быть пусто…
— Как насчет «Чили Коув»? И идти уже никуда не надо…
Ширли подождала несколько секунд, чтобы после яркого солнца глаза привыкли к полутьме ресторана. Глубоко вдохнула ароматы чили, жареного мяса, пива и сигаретного дыма… Как ни странно, комбинация этих запахов успокаивала. Ширли сделала еще шаг и оказалась точно под струей прохладного воздуха из кондиционера. Замерла с наслаждением, чувствуя, как высыхают капельки пота на висках и шее. В принципе, на улице ранняя весна, но Техас никогда не подчинялся ничьим законам, в том числе и календарным… Даже в середине февраля здесь вполне мог стукнуть тепловой удар. Короткая прическа в самый раз, как и летние вещи.
— Эй, детка, придвигай-ка табурет и дай отдых ногам. Ты выглядишь так, словно тебе просто необходима наша фирменная «маргарита».
Голос шел из-за барной стойки, был очень дружелюбным и принадлежал крупной и широко улыбающейся женщине.
Ширли устала, ей было жарко и она натерла ноги. «Маргарита» — это хорошо, но вряд ли… Ширли нащупала мелочь в сумочке. У нее двадцать восемь долларов двадцать центов, это все, что осталось от двухсот долларов ее тюремной зарплаты. О деньгах отца, оставленных на столике ресторана в Вако, она старалась не вспоминать. Не потому, что жалела о сделанном, просто сейчас ситуация была такова, что она не могла позволить себе даже «маргариту», хотя очень устала и…
