Конечно, лондонский воздух нельзя было назвать чистым. У себя в Гватемале, вдыхая воздух, она могла чувствовать все его ароматы. Мускусный аромат горячей, липкой грязи, густой, пряный запах цветов и деревьев, отдаленную свежесть реки, извивающейся как змея на своем пути в сердцевину джунглей. А если закрыть глаза, то казалось, что она может чувствовать запах солнца, неба и бегущих по нему облаков. Даже запах тишины.
А здесь ее мучила постоянная духота и запах знаменитого лондонского смога. Не такого плотного и удушливого, как временами в Мехико, на грани отравления, но зато постоянного.
— Кстати, — начал разговор Касл, — где вы уже успели набраться этой дряни?
— Какой еще дряни?
— Вашего сарказма. Я всегда предполагал, что миссионеры говорят на приторно-елейном языке, сладком как патока.
Дороти в ответ тоже окрысилась, — Я не миссионерка. Если бы вы как следует выполнили домашнее задание, то знали бы, что наша община не занималась обращением в христианство дикарей и вообще не имела ничего общего с миссионерской деятельностью. Мы занимались обучением людей, остро нуждающихся в образовании. И речь не идет только об элементарном обучении чтении, письму и арифметике. Речь идет об образовании в гораздо более широком смысле.
— И чему же вы их учили? — Роберт чувствовал себя сейчас, как рыба, ведомая на поводке и стремящаяся при этом узнать, что за рыбак держит ее на крючке. Интересно, какие условия взрастили и воспитали столь необычную женщину? Забавно, что разговор направляла женщина, в то время как обычно он предпочитал направлять беседу сам, используя свои запасы обаяния и интеллекта. Пока он не мог сказать, нравится ему эта новая игра или нет.
— Мы обучали их основам агротехники, например более рациональному использованию земель, освоению новых культур, чтобы они могли увеличить сбор урожая со своих полей и были в состоянии прокормить себя сами. Мы помогали им в выборе ходовых ремесел. Некоторые из них преуспели в изготовлении сувениров для продажи туристам. Ну и, естественно, учили их еще самым обычным предметам, которые преподают в школе.
— А кто это — мы?
— Да все, кто жил и работал в нашей общине. Например, я дипломированный врач, но в то же время вела занятия по обычным школьным предметам.
— И все жили как одна большая, счастливая семья, в которой уютно себя чувствуешь и куда очень хочется вернуться?
Дороти дернулась и пристально уставилась на него, но в темноте выражения его лица не было видно, а голос звучал мягко, без ехидства.
— Да, что-то в этом роде. — Она не стала обострять ситуацию более достойным ответом.
— А чем вы там занимались, помимо работы — например, длинными, благоуханными тропическими вечерами?
— Длинными и благоуханными вечерами? Там ведь не морской курорт, — возмутилась Дороти.
Их недолгое путешествие уже подходило к концу, Гринлейн-хаус маячил впереди. Охранник у въезда лишь мельком посмотрел на них и махнул рукой, разрешая проезд. Через пару секунд машина тормозила у входа в ее дом.
— Большое спасибо. — Дороти долго возилась с ремнем безопасности, но наконец ей удалось справиться с ним. — Было приятно познакомиться со Стеллой, Наблюдая из машины, как она шла к входной двери, Роберт отметил, что для девушки столь высокого роста она обладает удивительно грациозной походкой. Он терпеливо ждал, пока включались и выключались различные осветительные устройства в доме, отслеживая ее передвижения, хотя и не мог детально наблюдать за происходящим, поскольку шторы на окнах были плотно задвинуты. Когда здание полностью погрузилось в темноту, его каким-то импульсом вытолкнуло из машины. Эта же неведомая сила повела его к двери и заставила непрерывно давить на звонок, пока за дверью не послышались шаги.
На этот раз Дороти вначале посмотрела в глазок и только потом открыла дверь.
— Что вы хотите на этот раз?
— Все из-за машины, — ответил Роберт, проводя рукой по волосам, изображая смущение и посылая обвинительный взгляд в сторону серебристо-черного куска металла, застывшего недвижно на подъездной дорожке. — Никак не заводится.
— Что? — Она плотнее запахнула халат, наброшенный поверх длинной, просторной теннисной футболки, которую использовала в качестве ночной рубашки. При этом ее взгляд выражал явное недоверие и нежелание продолжать общение.
Однако настойчивый посетитель никак не догадывался исчезнуть сам. Вместо этого он продолжил свою партию в чрезмерно затянувшемся водевиле:
— Не хотелось тревожить вас. Надеюсь, вы еще не легли в постель. Но мне нужен телефон.
— Телефон? В такой час? И кому же вы собираетесь звонить? Разве автомеханики здесь работают круглосуточно?
— Не могли бы вы впустить меня, тут очень холодно?
В течение нескольких секунд Дороги стояла неподвижно как монумент, и не похоже было, что она собирается сдаваться, но затем все же, хотя и неохотно, впустила Касла. Названный гость быстро проскользнул внутрь, пока хозяйка не передумала и не захлопнула дверь перед носом.
— А у меня сложилось впечатление, что машина работает отлично, — сказала Дороги, скрестив руки на груди и не удаляясь от двери.
— Да, конечно. В этом как раз и проблема. Пока она в движении, вроде все нормально. Но стоит постоять… Я давно собираюсь отправить ее в мастерскую, чтобы проверить в чем дело, но все никак не выберу время, постоянно занят.
— Телефон за вашей спиной.
— А, хорошо.
Он поднял трубку и набрал номер телефона своего водителя. Конечно, мистер Касл чувствовал некоторые угрызения совести, под ни мая человека с постели ночью, но кто сказал, что жизнь должна проходить без страданий и что в ней все должно быть честно и по справедливости.
— Я попросил водителя прибыть как можно скорее. Поверьте, что меньше всего мне хотелось бы торчать здесь глубокой ночью в ожидании, пока кто-то не приедет и не отремонтирует машину, — успокоил он Дороти, надеясь, что она не расслышала, как перед этим он тихо бормотал в трубку, что нет никакой необходимости так спешить.
Дороти с сожалением вздохнула и направилась на кухню, предложив несчастному страдальцу в утешение чашку кофе.
— Не беспокойтесь так, — светским тоном продолжил гость, следуя по пятам за хозяйкой на кухню и удобно устраиваясь на стуле, пока она занималась кофейной церемонией.
Ее халат все же распахнулся, когда она протягивала ему чашку кофе, обнажив некоторые тайны ее длинного, прекрасного тела, упакованные в самую непривлекательную оболочку, которую ему когда-либо приходилось видеть на женщине. Полинявшая и поношенная тенниска, свисающая почти до колен, с какой-то трудно различимой рекламной надписью на груди. Прекрасная дама в проигрышной упаковке примостилась напротив с чашкой кофе и старательно подула на поверхность, отгоняя струящийся пар.
