Ознакомительная версия.
«Где в начале весны они откопали ворох сухих листьев?» – подумала Наумлинская. Наверное, большинство зрителей в эту секунду задались тем же вопросом. Еще Ирина опасалась, что с потолка начнет литься вода, ведь Рэм упомянул о каком-то потоке, якобы низвергшемся с неба. Но к счастью, этого не случилось, а Рэм, разбрасывая ногами пожухлые, ломкие листья, продолжал исполнять финальную композицию:
– Нет, поток мы, пожалуй, уберем… Слишком это пафосно получается, – в раздумье произнес Рэм. – Вот рыбки, умершие от смеха, листья, осень – это все, по-моему, ничего… Итак, на чем мы остановились? – Рэм устремил в зал вопросительный взгляд. Кто-то выкрикнул, подсказывая:
– И когда на всей поверхности земли не осталось даже клочка, свободного от листьев, с неба…
– Спасибо, – поспешно перебил Рэм и продолжил фразу: – С неба раздался громоподобный… нет, лучше тоненький и ехидный голосок: «Эй, придурки! Совсем вы там, что ли, озверели? Взрываете друг друга средь бела дня и вообще творите не пойми что! Для этого я парился, создавая вас? А ты что стоишь?» И тут я понял, что вопрос был обращен ко мне. «А что же мне делать?» – спрашиваю. «Проси чего хочешь», – последовал легкомысленный ответ. Я задумался. Может, попросить мира и счастья для всех людей, денег и славы лично для себя? Ведь сказано было: «Проси чего хочешь!» Но вместо этого я высморкался в бумажный платок, швырнул его на пол и сказал, краснея: «Хочу, чтобы мои рыбки ожили». И не успел я это произнести, как из аквариума послышался веселый плеск. Рыбки будто благодарили меня за то, что в самый ответственный миг своей жизни я вспомнил о них, хотя всем известно, что жизнь аквариумных рыбок коротка. Они отчаянно лупили по поверхности воды своими крохотными пестрыми хвостиками, а я насыпал им корма и поклялся, положив руку на прохладную водную гладь, что никогда больше не стану рассказывать им анекдоты про Штирлица. И не только про Штирлица. Я дал слово вообще не рассказывать рыбкам анекдотов и не читать им смешных книжек, выключать телевизор, когда показывают комедии, – словом, я пообещал не смешить их. Ведь теперь я точно знаю, что смех для рыб означает смерть.
Это была последняя фраза странной, но, как и все, что делал Рэм, завораживающей композиции. После долгих аплодисментов и восторженных криков зрителей артист низко поклонился и покинул сцену. Музыканты начали собирать инструменты. Не прошло и пяти минут, как подиум опустел.
– Не покажешь диск? – спросил Надыкто, зябко кутаясь в свою потрепанную кожаную куртешку.
– Я и сама еще не читала, – сухо ответила Наумлинская.
Они шагали по ночному, ярко освещенному проспекту. Метро уже было закрыто, и Надыкто предложил пройти один квартал пешком до того места, где можно будет без труда поймать такси. Вообще-то машину можно было остановить и здесь, если подойти к краю тротуара, но все они проносились с такой бешеной скоростью, что надежда на то, что какая-нибудь притормозит, была весьма призрачной.
– Ну так давай остановимся здесь и прочитаем… – неуверенно предложил Володя. – Мне тоже интересно. И потом, никто не сказал, что диск твой.
Ира подняла на парня возмущенный взгляд.
– Да я пошутил, – широко улыбнулся он. – Что же я, по-твоему, последняя сволочь, чтобы именинницу грабить. Я себе куплю. Просто интересно, что он там написал.
– Слушай. – Наумлинская все же не торопилась доставать из сумочки диск. – А тебя ничего в этом концерте не напрягло?
Она хотела проверить свои чувства. Дело в том, что к концу вечера Ирина почти уверила себя в том, что ее ощущения во время композиции, посвященной Мариане, были выдумкой, фантазией, чем-то вроде временного помутнения рассудка.
– Что ты имеешь в виду? – беззаботно поинтересовался Надыкто и обнял девушку за плечи. Она не сопротивлялась. Наоборот, ей было приятно осознавать, что Володя не сердится на нее, не ревнует. Хотя что за глупость? К кому ревновать, к Рэму? И тем не менее с того самого момента, как они оказались вдвоем на улице, Наумлинскую не покидало чувство вины, хотя это и может показаться кому-то странным. – Что ты имеешь в виду? – повторил свой вопрос Надыкто.
Сейчас ему подумалось вдруг, что, спросив его о концерте, Ира отвлеклась и ушла мыслями куда-то далеко. Во всяком случае, ее мечтательный и устремленный вдаль взгляд наводил именно на такие предположения.
– Я говорю о Рэме, – подала наконец голос Ирина. – Как-то странно он себя вел, тебе не показалось? Хотя я первый раз его вижу… Не знаю, может быть, он всегда такой?
– Какой? – сделал вид, что не понял, Надыкто.
На самом деле он прекрасно все понимал. И конечно же не мог не заметить, как во время исполнения композиции «Мариана» Рэм буквально не сводил глаз с Наумлинской. И внешность именно ее, Ирину, он описывал, и шел он тогда именно к ней, только потом почему-то передумал. Да и тот факт, что, раздавая диски, Рэм в первую очередь подошел именно к их столику, напрочь отметал всякую возможность цепи случайных совпадений. Но почему-то Володе хотелось сейчас, чтобы Наумлинская выразилась ясней, чтобы она назвала вещи своими именами, а не говорила загадками и не задавала провокационные вопросы. Впрочем, Надыкто понимал, как трудно девушке это сделать. Все, что происходило на концерте, совершенно не вписывалось ни в какие рамки. Для Володи случившееся явилось самым настоящим шоком. И сейчас, делая вид, будто ничего особенного не произошло, он конечно же кривил душой. Причем это ему стоило невероятных усилий.
– Ладно, – махнула рукой Наумлинская. – Проехали. Наверное, я ошиблась.
– Нет уж, – остановился посреди дороги Володя и убрал с плеч Наумлинской руку. – Говори, раз начала. Терпеть не могу, когда люди недоговаривают.
– Да я бы и рада сказать, – искренне заверила его Ира. – Только не знаю как… Мне показалось, наверное. В общем, не о чем тут говорить, тем более ты ничего не заметил…
– Я заметил, – глухо отозвался Надыкто.
Наступила пауза. Наумлинская попыталась было пройти дальше, но, сделав несколько шагов, остановилась, увидев, что Надыкто не тронулся с места. Девушка постояла немного и вернулась. Какое-то время они стояли молча. Оба угрюмо уставились себе под ноги. Спустя несколько секунд Надыкто повторил:
– Я заметил. Но если бы ты не завела этот разговор первой… В общем, Рэм Калашников имел в виду тебя, Ирка… Его Мариана – это ты. И смотрел он на тебя, в упор… Последний дурак не заметил бы этого. Вначале мне было ужас как не по себе, меня эта фигня дико напрягла, я не знал, куда глаза девать, даже уйти захотелось, еле сдержался… Но потом я сказал себе: «Стоп! Она же, ну, то есть ты, ни в чем не виновата». Так что ты не думай, я не псих какой-нибудь, чтобы ревновать тебя к Рэму.
Ознакомительная версия.
