Наша супружеская жизнь никак не меняет наш образ жизни, а образ жизни у нас слегка разный. Сережа занимается с утра и до позднего вечера, на кафедре и дома, я же могу себе позволить часа два-три уделять семье и развлечениям, но моя семья в это время в отсутствии, даже если и дома. Хозяйством мне не позволяют заниматься, Елена бурно протестует против варварского разбазаривания времени. Раз в неделю приходят из «Невских зорь» и убирают квартиру, постельное белье и рубашки сдаются в прачечную, обслуживают все себя сами вплоть до стирки носок. Обедаем мы все в столовой в университете. Я удивлена, но мне-то что! На завтрак и ужин я пытаюсь все-таки что-нибудь приготовить, но это не ценится. Вернее, мне говорится масса комплиментов, но все они сводятся к тому, что я пожертвовала своим бесценным временем и т. д. и т. п…
Но в первый же день после свадьбы я получаю урок. Утром, выйдя из ванной, я в халатике сажусь за стол и вдруг замечаю, что все одеты безукоризненно. Я извиняюсь и вскакиваю бежать одеваться, меня конечно удерживают, уверяя, что ничего не случилось, но больше я себе такого не позволяю. К ужину все переодеваются, мужчины в пиджаках. Вскоре я уже не представляю, что можно перехватить кусочек на кухне. Этот кусочек надо положить на тарелку, отнести в столовую, сервировать старинным столовым прибором и льняной салфеткой и съесть.
Второй урок я получаю от любимого мужа. Когда я, позавтракав и поработав над переводом, собираюсь к третьей лекции, подкрашивая ресницы у зеркала, Сергей подходит ко мне, обнимает сзади и, глядя на меня в зеркало, спрашивает:
— Лиза, почему ты думаешь, что твоим однокурсникам важнее видеть тебя хорошо причесанной и накрашенной, чем твоему мужу? В Японии есть даже закон, по которому муж может развестись с женой, если она некрасиво спит. То, что он днем видит ее безукоризненной — само собой.
Я поворачиваюсь к нему и чмокаю в нос.
— Хорошо, дорогой, я не дам тебе повода к разводу!
Теперь я встаю на 15 минут раньше и успеваю привести себя в порядок.
С развлечениями в этой семье сложнее. После ужина мы какое-то время сидим в столовой, беседуя, и это великолепно. Я очень люблю такие беседы. Иван Семенович прекрасный рассказчик и ему есть что рассказать. Елена, остроумная и очень доброжелательная, заводит со мной легкие пикировки о современной молодежи и всегда интересуется моими успехами. Она одна может увлеченно обсуждать со мной французскую и итальянскую литературу. Сережу это совершенно не интересует. Несколько раз я пытаюсь вытащить мужа в театр или филармонию, но он наотрез отказывается так бездарно тратить время.
— Лизочка, сходи с сестрой или с кем-нибудь еще.
Я начинаю ходить в филармонию, как и раньше, два-три раза в неделю с сестрой или с подругами. В перерыве ко мне часто подходит Коля. Мы разговариваем, сначала несколько натянуто, как не очень хорошие знакомые, потом все более и более похоже на наши детские разговоры — увлеченно и откровенно.
— Ты как будто молчала сто лет! — замечает Коля.
— Мы еще не совсем притерлись, в наличии некоторое несовпадение интересов. Я думаю — это временно.
— Бетси, вы что, совсем не разговариваете?!
— Да нет, почему. О Японии мы можем говорить с утра и до вечера. И с Еленой — обо всем остальном.
— О, господи!
— Коко, не расстраивайся, это все — пока мы учимся. Я ведь тоже могу часами говорить о стилистических особенностях эпистолярного языка отдельных героев «Опасных связей» де Лакло. Как твой диплом, хватит сил написать?
— Да, с этим все в порядке. Бетси, у тебя все хорошо? Ты ни о чем не жалеешь?
Я не знаю, что сказать, поэтому пожимаю плечами.
— Коко, давай об этом никогда больше не говорить, хорошо?
В вестибюле уже никого нет, второе отделение началось. Коля обнимает меня, как ребенка, и замирает, поглаживая по спине.
— Без тебя иногда бывает так пусто!
— А как было мне, когда ты уехал учиться? Мы ведь с тобой так связаны.
— Да, тогда пять лет казались непреодолимой разницей и ты была моей любимой девочкой.
— А сейчас разве я не твоя девочка?
-Ты чужая жена.
— Но и твоя девочка! — упрямо говорю я.
Вечером я рассказываю Сереже, что в филармонии встречаю иногда друга детства, мы много разговариваем и он провожает меня домой.
— Ну, вот и хорошо. Ты в него не влюблена, случайно?
— Нет, я знаю его с тринадцати лет, он тогда заканчивал школу, а сейчас пишет диплом на матмехе. А что было бы, если я влюблена в него? — с любопытством спросила я.
— Ничего. Мне было бы неприятно.
— Неприятно?! Первый раз слышу, чтобы так говорили!
— Лиза, не придирайся к словам. Я хочу сказать, что это мне не понравилось бы, но убивать вас из ревности я бы не стал.
— Вот и отлично, — жизнерадостно подвожу я итог, — Делать то, что тебе неприятно, я не собираюсь!
Так идут месяц за месяцем. Замужем я или нет — я не могу понять. Семьи никакой у меня нет, скорее я получила новых родственников, которые меня полюбили, и у меня есть мужчина, с которым я каждую ночь ложусь в постель и иногда занимаюсь любовью, больше он никакого влияния на мою жизнь не оказывает, а тем более, я — на него. Его привычки, целенаправленность, планы дальнейшей жизни и работы — все давно запрограммировано. Я удивляюсь, как он в этом не похож на своих родителей. Иван Семенович милейший человек и при своей необыкновенной занятости очень отзывчив. Он может бросить все и заняться только моими делами, если бы я осмелилась попросить его об этом. Елена вообще моя любовь. Мы обожаем друг друга и разговариваем, как подруги. Но и она не подозревает, что я чувствую голод по простым человеческим отношениям.
Однажды Коля провожает меня с концерта домой и мы уже прощаемся у двери, как к нам подходит Елена, которая тоже откуда-то возвращается. Она тут же приглашает его зайти выпить чаю. Когда Елена просит что-то сделать, отказать ей в этом невозможно. Мы сидим в столовой и разговариваем вчетвером, потом входит Сергей и, рассеянно поздоровавшись, пьет чай, поглядывая на нас, наконец спрашивает:
— Ты и есть тот самый друг детства?
— Да, — спокойно отвечает Коля, — я знаю Бетси больше семи лет.
— А почему Бетси?
— Ну, во-первых, она — пушкинская барышня-крестьянка.
— А еще была такая песенка, — поясняю я, — они с братом заменили Пегги на Бетси и пели мне ее на день рождения, когда мне исполнилось… Сколько же?
— Четырнадцать лет, — подсказывает Коля.
— Коко, спой мне ее сейчас! Ну, пожалуйста!
Коля присаживается к пианино и поет:
