– Правда, – я не сводила глаз с ярких снимков, – он просто душка.
С фотографии на меня смотрела сытая улыбающаяся физиономия моего мужа.
О боже, какая пошлость, скажете вы и будете на сто двадцать пять процентов правы! И кто ж такое выдумал? Зачем, зачем сажать в один самолет и жену и любовницу? Банальнее такого хода сложно что-то придумать.
Да, да и еще раз да. Вот только автор этого шедевра – жизнь, чтоб ее! И ей плевать, расценим мы это как пошлость или проглотим за милую душу. Ее это не интересует. Она делает что хочет. И с ней, что самое смешное, не поспоришь.
Хотя я попробовала. Во всяком случае, высказала сомнение в знак протеста против такой обескураживающей пошлости.
– Врешь! – почти закричала я в телефонную трубку.
– Если бы, – всхлипнула Машка.
Она позвонила мне сразу же, едва добралась до своей квартиры.
– Привет, – тихо сказала она, когда я сняла трубку.
– Привет, Маруся, – откликнулась я. – Как долетела?
– Хорошо, спасибо, – ответила вежливая Машка.
– Отлично, – порадовалась я.
– Ирка, – Машка шумно задышала, – мне надо поговорить с тобой.
– Поговори, – несколько озадаченно согласилась я.
Мы расстались с ней всего несколько часов назад, наговорившись за время ее пребывания в Москве до одури, и она, не успев приземлиться в своем далеком городишке, уже звонит с намерением опять о чем-то побеседовать.
– Не знаю даже, с чего начать, – промолвила Машка.
– Начни сначала, – скаламбурила я в надежде вывести ее из заторможенного состояния.
– Да, ты права, – Машка не уловила каламбура, – так и сделаю. Представляешь, я села в самолет, а рядом со мной – девушка…
О нет! Машка слишком серьезно все воспринимает. «Начать сначала» вовсе не означает грузить мельчайшими подробностями. О девушке какой-то собирается мне повествовать. На черта мне эта незнакомая девушка? Но Марусю уже не заткнешь, я знала это по опыту. Когда она рассказывает что-то, она, как глухарь на току, слышит только себя. Впрочем, только ли она?
– Девушка, – продолжала Маруся, – с которой я летела в самолете… вернее, не такая уж она и девушка… ей тридцать три… такая же тетка, как мы с тобой…
Насчет термина «тетка» для описания моей персоны я была в корне не согласна с Машкой, но перебивать не стала.
– Так вот, – продолжала Машка, – она – Петина любовница.
Вот тут я и закричала:
– Врешь!
– Если бы, – всхлипнула Маруся. – Она сначала рассказывала мне о своем хахале, не называя по имени, а только – «мой друг», и все. – Машка высморкалась. – А потом показала фото – а там он.
– Петя? – уточнила я на всякий случай.
– Ну да, – вздохнула Маруся.
– Точно? – продолжала сомневаться я.
– Куда уж точнее, – раздраженно бросила Маруся.
– Бред какой-то.
Я не знала, как реагировать на это. Новость просто отключила в моем сознании участки, отвечающие за сообразительность. И я глупо спросила:
– Давно?
– Что давно?
– Давно у них роман?
– Господи, какой у Пети может быть роман? – взорвалась Машка. – Ты вспомни, какой из него герой-любовник?
Пожалуй, она права: Петя и слово «роман» – два несовместных понятия. «Связь» еще так-сяк, а вообще, на языке у меня крутилось только одно слово: «блуд». Пару раз переспали, и всего делов-то. Дамочка небось вертелась где-нибудь под боком… Он же торгует, вот какая-нибудь работница торгового фронта, обесцвеченная, с прокуренным голосом – словом, искусительница с прилавочным шармом.
– Два года, – вдруг сказала Машка.
– Что?
– Ты спросила, давно ли у них это самое, – пояснила Машка, – я тебе и отвечаю – два года.
Два года? Послушайте, это уж слишком!
– Не знаю даже, что и сказать, – молвила я.
– Да понимаю, – откликнулась Машка. – Просто я не могла оставаться один на один с этой новостью, так что подумала: позвоню-ка тебе… Больше-то некому. – И она тихонько заплакала.
– Машунька, милая, – ком подкатил у меня к горлу, – не плачь. Может, расскажешь подробнее?
Знаешь, иногда вроде выговоришься – и полегчает. – Я несла эту чепуху, сама в нее не веря, лишь бы заставить Марусю перестать лить слезы.
– Сейчас, подожди. – Машка высморкалась, вздохнула и… замолчала.
– Маруся, ты что? – осторожно спросила я.
– Да с мыслями собираюсь, – ответила она, – чтоб не упустить чего…
Машка медленно, в мельчайших подробностях пересказывала мне весь свой разговор с Аленой, я молча слушала. Наконец она умолкла. Все было ясно, оставался один только вопрос.
– Машка, – поинтересовалась я, – ты себя обнаружила? Ну, в смысле, открыла, что он твой муж?
– Нет, что ты! – испуганно ответила Машка.
– А почему?
– Не знаю. – Она задумалась. – Наверное, просто обалдела и пропустила момент, когда можно было отреагировать сразу. А потом мы уже шли на посадку. Ирка, – жалобно протянула Машка, – вот зачем она вытащила эти дурацкие фотографии? Лучше бы не делала этого.
Ну, разумеется, кто б сомневался! Лучше бы она этого не делала! И все осталось бы по-старому. Машка в своем репертуаре. Столько лет прятала голову в песок, уверяя всех, что Петюнчик такой чудный, теперь будет продолжать закапываться еще глубже, отрицая Петюнчиков адюльтер.
– Что будешь делать? – тем не менее спросила я.
– Не знаю. Сейчас лягу спать для начала, если, конечно, смогу уснуть. А завтра буду думать.
Ну-ну.
– Когда он приезжает?
– Через три дня. Ну ладно, – Машка тяжело вздохнула, – спасибо, что выслушала.
– Полегчало?
– Нет, – призналась она, – но все равно, хорошо, что поговорила с тобой.
– Звони, если что.
– Ладно. Пока!
– Спокойной ночи.
Я положила трубку и задумалась. Вот это да! Адюльтер, конечно, в наше время событие не из ряда вон, можно сказать, даже рядовое. Кого ни возьми – грешны практически все. Но Петя? Эта красная физиономия, эти глаза бешеной селедки в окружении совершенно белых ресниц, это вечное сопение и изнуряющая безликость. Любопытно было бы взглянуть на смелую девушку Алену, беззаветно влюбленную (по словам Машки) в него последние два года. Не спорю, у всех вкусы разные, у меня самой далеко не все поклонники отличались голливудской внешностью, но в таких случаях компенсация прочими достоинствами была весьма и весьма. Но Петя?
Я долго не могла уснуть, а когда наконец-то погрузилась в сон, видела там среди прочего и Петю, игриво флиртующего со мной и назойливо ощупывающего меня своими жадными ручонками. Я вынырнула из этого кошмара, потная и уставшая до невозможности, будто в действительности всю ночь отбивалась от непристойных ухаживаний. Холодный душ облегчил мои страдания лишь отчасти, и только чашка крепкого кофе вернула меня к жизни. И в этой жизни важнейшим был вопрос не о способностях или неспособностях Пети к адюльтеру, а о том, что теперь Машке-то делать.
