— Скорее всего потому, что я предпочитаю общение с самим собой любому другому.
Он глубоко затянулся и выпустил из ноздрей две голубые струйки дыма.
— Ты что же, никогда не был влюблен?
— Боюсь, что не был…
Бриг давно уже пришел к такому заключению. Всякий раз, когда ему казалось, что он любит ту или иную женщину, это продолжалось лишь до тех пор, пока ему не удавалось с ней переспать.
— Послушай, а правда, что ты служил наемником? — задала она ему новый вопрос, не имевший никакого отношения к предыдущей теме.
Лоб Брига прорезала морщина. Неужели он когда-то ей об этом рассказал? Свою прошлую жизнь он крайне редко обсуждал с кем бы то ни было, хотя и не испытывал ни малейших угрызений совести за содеянное в прошлом.
— Да, это правда, — признал Бриг.
— Почему?
— Почему правда? — Брига несколько озадачил этот : вопрос, и он невольно улыбнулся.
— Да нет же, глупый! — Труди расхохоталась и подняла на него глаза. Теперь на, ее лице почти не осталось косметики, и она выглядела намного старше, зато без краски черты ее лица казались более естественными и привлекательными. — Почему ты стал наемником?
— Черт его знает. Наверное, я нафантазировал себе образ эдакого бравого «солдата: удачи» и мне захотелось на него походить.
Дело было давнее, и Бриг уже напомнил хорошенько, что заставило его поступить подобным образом. Во всяком случае, сейчас его это очень мало трогало.
— Но ведь твои родители наверняка… — начала было Труди.
— Мои родители умерли, когда я был ребенком, — нахмурился Бриг, вовсе не собираясь рассказывать об обстоятельствах гибели отца и матери и о том, как он сам чудом выжил после катастрофы. — Меня воспитывал дедушка — или, что вернее, пытался это делать. Мы с ним не особенно ладили. Я всегда был слишком свободолюбивым и не признавал над собой ничьей власти… Он же слыл человеком строгим. К тому времени, как мне исполнилось пятнадцать, на моем счету уже было семь попыток убежать из дому. В семнадцать лет я подписал контракт и служил в Юго-Восточной Азии — в Камбодже и Лаосе.
Когда я вернулся на родину, выяснилось, что дома ничего не изменилось. Дедушка продолжал существовать в том мире, где на первом месте стояли деньги. В дедушкином окружении достоинство человека определялось его счетом в банке и количеством влиятельных особ, с которыми он знаком. Дедушкиным друзьям было наплевать, что за душой у человека и каким способом он нажил состояние.
Бриг раздавил в пепельнице очередной окурок и выпустил в потолок последнее голубое колечко дыма.
— Но почему все-таки ты сделался наемником?
Труди даже приподнялась на локте, чтобы лучше видеть его лицо. Однако его выражение оставалось непроницаемым и мало что ей сказало.
Бриг провел загрубевшим пальцем по ее подбородку, потом по горлу и наконец сделал резкое движение вбок — словно это самое горло перерезал.
— Случилось так, что я с детства знал, как быстро и бесшумно убить человека. Я умел в совершенстве пользоваться практически любым видом оружия, которое изготовлялось в то время, и мог научить любого, как им пользоваться.
Бриг замолчал, заметив, «что в ее глазах мелькнул страх, который сменился недоверием, и понял, что зря затеял весь этот разговор.
— Короче говоря, это было единственное, что я умел делать в совершенстве. Когда же мне предложили неплохие деньги за это мое умение, я согласился. Очень может быть, что я таким образом хотел досадить своему дедуле, который полагал, что наемник сродни грязи под ногами и позор рода человеческого В голосе Брига звучала плохо скрытая горечь. В то время как большинство людей восхищалось деловой хваткой его деда и завидовало его богатству, Бриг испытывал отвращение к этому человеку, чье имя — Бригхэм — он в силу обстоятельств носил. Это имя основателя империи магазинов дешевых товаров.
Труди смотрела на него со страхом. Тяжелый взгляд придавал лицу Брига еще более жесткое выражение. Однако стоило ему взглянуть на Труди, как его глаза потеплели и некоторое подобие улыбки коснулось губ, почти полностью скрытых под густыми усами.
— Надо сказать, в значительной степени благодаря дедушке я вечно сражался на стороне тех, кто проигрывал. Поддерживал, так сказать, слабого, пытался хотя бы отчасти уравнять его шансы в борьбе с более сильным.
— Где. А где ты работал, когда вернулся из Азии?
Труди пугало прошлое Брига, но любопытство было сильнее.
— Я пробыл дома совсем недолго и снова заключил контракт. Воевал в Центральной Америке, в Африке, в Южной Америке… Ездить мне пришлось много. Как я уже говорил, мне редко доводилось сражаться на стороне сильных, поэтому все мои войны заканчивались довольно быстро. Как правило, у тон стороны, которую я защищал, кончались средства, а это означало, что ей было не на что купить боеприпасы, оружие… даже еду.
Бриг не стал вдаваться в такие детали, как смерть друзей, пища, которую нельзя было взять в рот, но есть тем не менее приходилось, поскольку другой просто не было.
Не упомянул он о ночевках на голой земле, когда нечем было укрыться от холода, о паразитах, которые кишели в окопах. Не сказал ничего и о солдатах, которые пали от его руки…
— Отчего же ты бросил это занятие? Ведь ты был тогда еще совсем молодым.
Труди уже отбросила все попытки скрыть свое любопытство и даже устроилась на кровати поудобнее, чтобы не пропустить ни слова.
Вокруг ее бедер была обернута простыня, массивные шары грудей тяжело колыхались при малейшем движении. Это зрелище на некоторое время отвлекло внимание Брига, он протянул руку и, словно тяжелый плод, приподнял одну из грудей на ладони.
— Однажды нам устроили засаду и мой патруль угодил в нее. Помню, как меня в плечо ударила пуля, я успел крикнуть своим, чтобы они ложились на землю, а потом наступила непроглядная ночь. Когда я пришел в себя, то увидел рядом врача, который был с ног до головы забрызган кровью и обличьем напоминал мясника. В руке он держал скальпель и собирался извлечь у меня из плеча пулю. Я лежал на земле, а над головой у меня был натянут кусок брезента — жалкое подобие крыши операционной. Вокруг жужжали мухи, запах стоял такой, что я чуть снова не потерял сознание. Доктор сунул мне в рот свинцовую пулю и велел сжимать ее зубами изо всех сил: в этом импровизированном госпитале не имелось даже подобия анестезии. Когда он начал кромсать мое тело скальпелем и сунул в рану пинцет, я вдруг понял, что никаких денег мне больше не надо. Я был сыт по горло их проклятой войной. Прежде чем погрузиться в беспамятство вновь, я дал себе слово, что, если мне доведется пережить эту, с позволения сказать, операцию, я уберусь из этих краев к чертовой матери. Моя жизнь стоила куда больше тех денег, которые мне платили!
