— Потому что курочка ты нетоптаная, вот почему. — Иван перелистал паспорт и опустил его в карман своей куртки. — Пусть пока у меня побудет. На всякий случай. Я к тебе заеду. Не прощаемся, цыпочка.
Погрузив коробку на заднее сиденье, он уселся рядом с Ниной. Машина дернулась, трогаясь с места, и Бобровский не удержался от замечания:
— Кто тебя учил ездить? Не бросай сцепление. Поворотник включи.
— Не нравится, иди пешком, — отрезала Нина, дерзко выруливая в левый ряд и не обращая внимания на возмущенный гудок притормозившего «Москвича».
Иван прикусил язык. Каждый водитель считает себя асом. А женщина за рулем — не просто ас, а королева автострады. Спорить с Ниной не стоило, особенно сейчас. Но все же, как только они выбрались на кольцевую, Иван сказал:
— Скажи мне, пожалуйста, Ниночка, ты окончательно рехнулась или как? Что эта за девица?
— Я бы все-таки назвала ее девочкой. Приехала из какой-то Николаевки поступать в модели.
— Из Николаевки Волгоградской области. Это я понял по ее паспорту. Это все, что тебе о ней известно?
— Ну, в общем-то, да. У нас Маркиза умотала на неделю в Прагу, и все просмотры перенеслись. Девчонке жить негде.
— И ты решила поселить ее у себя. Чтобы она там обдолбилась наркотой, сожгла квартиру или в лучшем случае все бы оттуда вынесла.
— Да что она оттуда вынесет? Шкаф? Старый холодильник? Брось, Ванька, ерунду говорить. Разве ты не видишь, что это — нормальная девочка!
— Не вижу. Я вижу, что она проныра и уже научилась ловко устраиваться.
— А я вижу, что она несчастная, бедная деревенская девочка. И я хочу ей помочь.
— Таких девочек — пол-Москвы. Всех у себя селить будешь?
— Ко мне за помощью обратились не все, а только она. Ты, может быть, забыл, я тоже из деревни.
— Ладно, старуха, не заводись, — Бобровский понял, что зашел слишком далеко. — В конце концов, Москва — та же самая деревня, только с асфальтом.
Он замолчал, обдумывая, как бы перейти к разговору о своих грандиозных планах по повышению рейтинга. По радио начался очередной выпуск новостей, и опять его открывала информация о заказном убийстве депутата Дерюгина.
— Саша-то когда приедет? — спросил Иван.
— Не знаю.
— А что за дела у него в Питере?
— Ой, Вань, спроси что-нибудь полегче. Он туда по два раза в неделю последнее время мотается. Какие-то шведы, какие-то металлы… Уехал ночью, не предупредил… я спала. Проснулась, его нет. Надоел мне этот его бизнес хуже горькой редьки. Не желаю о нем даже говорить.
— Да ты хоть знаешь, что за бизнес?
— Ну так, в общих чертах. Цветные металлы, недвижимость, лес. Все, что приносит деньги.
— Деньги много что приносит, — задумчиво произнес Иван, все больше склоняясь к мысли, что он попал на золотую жилу.
«Нет, Ниночка, плохо ты знаешь своего мужа, — думал Бобровский. — И поговорить о его бизнесе очень даже интересно. И мы обязательно с ним поговорим».
Еще не доехав до своего коттеджа, Нина почувствовала, что у нее голова кружится от счастья. А когда машина остановилась перед резным крыльцом, взрыв ликования просто вытолкнул Нину наружу, и она колесом прошлась по газону.
— Ванька! Я об этом мечтала всю жизнь! Воздух! Тишина! Деревья! А там — речка!
— Ты же деревенская. Корову заведешь?
— Нельзя… большая ответственность. Не уехать. А я бы завела. Ух, как люблю это дело!
— Я городской мальчик, — проговорил Бобровский, иронично улыбаясь и разводя руками. — В деревне у меня начинается кислородное отравление. Моему организму нужен смог. Нужна асфальтовая пыль, нужна толпа. Пойдем, что ли, вещи в дом отнесем?
Чья-то заботливая рука приготовила дом к приезду новых хозяев. Возле камина даже были сложены березовые чурочки. В кухонных шкафчиках стояла новая посуда, все сверкало чистотой.
Нина взбежала по лестнице, схватив Ивана за руку, как маленького, и повела его по всем комнатам, распахивая двери:
— А это — детская. Вот Петьке-то раздолье! А тут что? О, это спальня!
Она со смехом упала на широкую постель, раскинув руки. А Бобровский передразнил:
— А это спальня. Вот Саше-то раздолье!
Они спустились в кухню, и Нина включила электроплиту, потом спустила воду из кранов. Все работало как часы. Она вскипятила воду и заварила кофе.
Иван все ходил по кухне и заглядывал во все уголки. Наконец, он уселся на табурет и произнес ревниво:
— Я вижу, здесь есть абсолютно все, даже бумага в сортире.
— Ты и там успел побывать? Видел, какое окно в ванной?
— Да, это класс. Признаюсь тебе, я всегда мечтал о ванной с окном.
— Будешь приезжать к нам мыться по субботам.
— Сколько же стоит аренда этого дома?
— Ой, Ванечка, боюсь даже сказать. Бешеные деньги.
— Не понимаю. Какой смысл тратить бешеные деньги на аренду? Вы же хорошо зарабатываете, и ты, и Саша. Почему вы не купите себе нормальный дом?
— Саша не хочет ничего здесь покупать. Он даже деньги держит не здесь, а в каких-то западных банках. Говорит, что скоро уйдет из бизнеса, и тогда мы уедем. Не знаю куда. В Грецию, в Испанию…
— Ты в это веришь?
Задумчиво помешивая кофе, Нина отвела взгляд. Ей не хотелось говорить на эту тему. Она боялась даже подумать о том, как сможет жить за границей, среди чужих людей, где даже вывески на непонятном языке. И что она там будет делать? Ну да, Петьке там будет лучше. Правда, его самого об этом никто пока не спрашивал.
— Не знаю, Ваня. Я не хочу уезжать отсюда. Но последнее время Саша говорит об этом все чаще и чаще. Многие так поступают, ты же знаешь.
— Я сильно сомневаюсь, что он когда-нибудь сможет бросить свой бизнес, — покачал головой Бобровский. — В любом случае этот бизнес не бросит его.
— Почему?
— Потому что есть такие организации, куда вступают пожизненно.
— Мне не нравятся твои намеки, — сказала Нина. — Мой муж не может связаться ни с чем противозаконным. Он сам служил в милиции, ты забыл?
— Ну, положим, не в милиции, а во внутренних войсках, — возразил Бобровский. — И не на посту стоял, а спортом занимался. Это немного разные вещи. Кстати, из таких вот спортсменов и вышла вся наша родная мафия. Все рэкетиры — бывшие борцы и боксеры. А киллеры — стрелки да биатлонисты. Так что твой аргумент, извини, не проходит.
Нина встала и принялась мыть чашки. Ей не хотелось продолжать этот разговор. Но слова Ивана разворошили все то, что она тщательно скрывала от самой себя. Она пыталась успокоиться, привычными движениями наводя порядок. Но ее вдруг захлестнула обида за мужа. И она снова повернулась к Бобровскому:
