- Да при твоем отце такого не было! Да что ты себе позволяешь! Каждый день новая проститутка, так теперь ещё и потоп! Я заявление напишу! Я! Я! Я!
Я делаю маленький глоток. Кофе подостыл и кажется горьким. С кофе всегда так.
Глава 5
Теперь я помогаю Алексею убраться. Мы снова молчим, но зато делаем что-то, что не превращает наше молчание в тоскливое переживание одиночества по одиночке.
Леша снова набирает ванну, возвращает туда игрушки и добавляет колпачок какого-то моющего средства. Оно пенится под струей воды.
- Они не полиняют? - спрашиваю я, наблюдая за пузырьками.
- Нет.
Мы переоделись. Леша дал мне свою футболку и шорты. Я похожа на Карлсона, страдающего анорексией. Не помню, когда так успела похудеть. Странно, но, даже переодеваясь, я не думаю о сексе с тем мужчиной, который на этом моем жизненном этапе только для секса и предназначен. Я думаю о бардаке, что ждет меня дома. Кажется, мне потребуются годы, чтобы привести свою квартиру к порядку, царившиму там до потопа.
- Пару часов поотмокают, а потом я их прополосну в стиралке, в мешках, отожму в полотенце и повешу на лоджию, - объясняет мне Леша. - Денек-другой повесят - и будут как новые.
Он объясняет мне процесс с очень деловым видом и хозяйственным тоном.
- Ты так стирал игрушки своих детей?
- Ага. Теперь сами умеют.
- А сколько им?
- Сыну шесть, а дочери - девять.
- Им повезло с отцом, - задумчиво говорю я и отворачиваюсь.
- Думаешь? - помедлив, интересуется Леша.
- Плохой отец не будет стирать детские игрушки. Он их выкинет.
Для плохих отцов мнение ребенка не существует. Плохие отцы легко выкидывают не только игрушки из комнаты ребенка, но и ребёнка из своей жизни.
- Тебе не повезло с мужем? - осторожно спрашивает Леша.
Я останавливаюсь у зеркала с тумбочкой и, вытащив из-под старенькой записной книжки карандаш, закалываю им волосы на макушке.
- Мне не повезло с отцом.
И, кажется, из-за этого теперь не везет с мужчинами.
Я боюсь, что, если впущу их в сердце, они меня предадут, а когда такое происходит, я начинаю искать причины в себе. Отец оставил мне не только свою кровь, но и глобальное чувство вины. Он ушел, а я не смогла его остановить. Если бы он любил меня, он бы остался. Или хотя бы навещал нас. Приезжал бы иногда или просто звонил на День Рождение.
Брат его возненавидел.
А я ненавидела себя.
Об этом я думала, смотря в зеркало и поправляя волосы. Подобные рассуждения часто приходили мне в голову, но я не считала их совершенно уж правильными. Я не всегда винила себя в расставаниях. Часто я сама бросала мужчин, потому что не испытывала к ним сколь-нибудь внятных чувств. Были симпатии, страсть, притяжение, но эти искры быстро затухали. А те, кого я по-настоящему любила, причиняли в итоге только боль. Связь, что установилась между мной и Алексеем, я считали фактически идеальной. Фактически - потому что надо было держать в узде свое любопытство. Я не собиралась играть со своим незнакомцем в любовь или даже дружбу по одной простой причине - я ждала Виктора.
Потому что боль от предательства затухает, а любовь просто так не придушишь. Ничего ещё не было кончено. Мы расстались, потому что я не желала быть второй. И теперь ждала, когда стану первой. Просто у Вити была своя игра, а у меня - своя.
- Значит, за игрушки можно не переживать? - весело поинтересовалась я.
- Честное партизанское, - Леша клятвенно поднял руку.
- Тогда я, пожалуй, поеду домой.
Мой собеседник оглядел меня с головы до ног.
- Ты, конечно, шикарно выглядишь в мой футболке, но я что-то не горю желанием, чтобы другие могли глазеть на тебя в таком виде. Возьми мой плащ, и я тебя докину до дома. Помогу, если надо...
- Нет. Не надо. Я справлюсь сама. Ты и так много сделал. Поймаю такси.
- Уверена?
- Конечно.
Поднимаюсь на цыпочки и целую его в висок. Алексей пожимает плечами и снимает с вешалки плащ. Он мне по щиколотку.
- Тогда... увидимся? - спрашивает мой незнакомец, открывая передо мной дверь.
- Безусловно, - улыбнувшись напоследок, отвечаю я. Отвечаю и убегаю. Подальше от дома и от зависимости, которая мне не нужна.
Я все могу сама. Даже склеивать из осколков собственное сердце.
Я не сплю. Одну ночь, вторую, третью. Первую я убираюсь - не могу уснуть в бардаке, он меня раздражает. Бесит, когда вещи не на своих местах. Всюду мусор.
Хотя бы в собственной квартире хаос должен проиграть. В жизни я проигрываю хаосу.
Во вторую ночь я все же ложусь. Проваливаюсь в дремоту и резко просыпаюсь. Бросаю взгляд на часы - не прошло и тридцати минут с тех пор, как я закрыла глаза. Кладу голову на подушку и смотрю в потолок. Сна больше нет, и я снова иду убираться
Брат говорил, что у меня маниакальная тяга к порядку. Даже приходя к нему в гости, я, прежде чем начать играть с племянниками, приступала к уборке. Ира, его жена, называла меня святой. Она сама давно махнула рукой на тот беспорядок, который ежечасно устраивали малыши. Мне нравилось помогать ей и брату. Я сидела с детьми, пока они отдыхали - ходили в кино, к друзьям, по магазинам. Иногда приходила мама, но дети относились к бабушке настороженно, словно она была им чужим человеком. А она просто не хотела лезть в другую семью. Давно свыкнувшись с одиночеством даже среди собственных детей, она воспринимала шум и гам как нечто обескураживающее, непонятное и неуютное.
Кажется, я становлюсь похожа на собственную мать.
Это немного пугает. Привыкая к одиночеству, ты отвыкаешь от людей. Потом отталкиваешь их, уже по привычке - такова моя мать. Такой была моя подруга Вера. Но мама отвернулась ото всех, а Вера потянулась к людям.
Я не хочу остаться одна, и на третью ночь я, даже не пытаясь заснуть, звоню Виктору.
- Привет, - у него мягкий, приятный голос.
Я закрываю глаза и молчу.
- Почему ты не спишь? - почти шепотом спрашивает женатый мужчина у незамужней женщины.
Ответ тут один, но даже для меня это слишком.
- Сон не идет, - отвечаю я. - А ты?
- Работаю, - вздыхает он.
Виктор - адвокат. Красивый, умный, хваткий. Такие далеко идут. Особенно связав свою жизнь с Председателем коллегии, коим и является его жена. Молодому адвокату сложно заработать себе имя здесь, в столице. Жена Виктора сделала это за него.
Виктор Вебер теперь звезда. Оттого он и работает ночью.
- Устал?
- Есть немного. Лина, я скучаю по тебе, - что-то щелкает на том конце провода. Зажигалка или окно. Наши тихие фразы ложатся на шум города, который никогда не спит. Значит, все-таки окно.
- Я тоже по тебе скучаю, - забираясь по одеяло отзываюсь я.
- Прости меня. Я слабак и трус.
- Не говори так. Просто у каждого свои приоритеты.
- Звучит, как обвинение, - и, не дожидаясь моего ответа, срывается на терпкую нежность. - Я слишком долго без тебя. И... Это с ума сводит. Я как будто не живу. У тебя кто-нибудь есть?
- Нет.
- Я сейчас приеду.
- Нет, - какая-то форма мазохизма - отказываться от него. - Мы договорились. Если приедешь, то насовсем.
- Помню...
Он ничего не обещает, как и в прошлый раз.
Я переворачиваюсь на бок и смотрю в окно. От фонарей на стекле блики.
- Витя, а ты хочешь ребенка?
Он вздыхает, и его голос меняется. Становится резче, а тон - суше.
- Я хочу ребенка, Лина. А ещё хочу, чтобы он и его мама ни в чем не нуждались. Чтобы их счастью никто не мог помешать.
Хотела сказать, что пока нуждаюсь только в одном, но на сегодня я и так наболтала с три короба. Поэтому молчу.
Как так выходит, что больно мне, а жертва - он?
- Алина. Я люблю тебя.
Не отвечая, жму "Отбой".
Слова - такая хитрая штука. Их запоминаешь лучше, чем действия, хотя они порой совершенно безосновательны.
Бездумно смотрю в окно.
Говорят, сильные не плачут. А мне кажется, не плачут уставшие.
