— Если он нормальный парень, то поймет, что ты не из тех, кто прыгает в койку на первом свидании! — отрезал он. — А если не поймет, то и жалеть не о чем. Отдам тебе свой ящик пива, будет чем отметить избавление!
Катюха вздохнула и запила шоколад водой, даже не положив туда заварку. Потом взяла еще один осколок.
— Я еще и рюкзак у Олега в машине оставила, — о совсем уже ерунде пожалела она. — А там Письменный, я его в библиотеке взяла, чтобы вечером позаниматься. Вот будет мне завтра веселье, Ром: сначала у Строева на паре, а потом — в библиотеке, когда объяснять придется, где книга.
— Да куда она денется? — утешающе огрызнулся Рома. — Вернет твой Карпонос и книгу, и рюкзак. Чай не такой товар, чтобы на Авито продавать.
Катюха насупилась. Шоколад неумолимо заканчивался.
— Я бы на его месте просто выбросила его из машины — хотя бы в отместку за пощечину, — пробурчала она. Рома подавил усмешку. Рюкзак деканской дочери? Да ладно, Сорокина! Карпонос же не камикадзе, чтобы так подставляться.
— И зачем тебе такой псих, а, Катюха? — поинтересовался он, но, увидев на себе испепеляющий взгляд, оставил эту тему. — Ладно, не драматизируй! Можешь моего Письменного сдать, мне он все равно без надобности. Печатей библиотечных, правда, нет, ну да сочинишь что-нибудь, ты у нас на это мастер.
А вот теперь на Катюхином лице появилось выражение такой безграничной благодарности, что Рома смешался. Язвить неожиданно расхотелось. И вообще здравые мысли тонули где-то в бездонной голубизне уставившихся на него глаз. Вот же черт! И зарекался в них смотреть!
— А ты как же? — полушепотом спросила она. — То есть, я верну тебе, конечно, как только куплю, но не в этом месяце, наверное…
Рома махнул рукой.
— Катюх, ну что ты, в самом деле? Если бы мне нужен был Письменный для понимания математики, я бы вылетел из универа еще до первой сессии. Так что бери и не парься…
Она продолжала на него смотреть, теперь вообще в каком-то обожании, и Рома тряхнул головой, чтобы заставить себя услышать ее ответ.
— А ты… можешь мне пару тем объяснить, Ром? — жалобно протянула Катюха. — То есть я сама почти разобралась сегодня, но некоторые места… — и свела умоляюще брови.
Рома усмехнулся. Просить Сорокина не умела, только приказывать: это он усвоил за два года совместной учебы, потому и видел, как сложно даются ей сейчас унизительные фразы. Но коли уж она на них сподобилась, значит, дело было совсем швах. А Роме неожиданно очень захотелось ей помочь.
— Да не вопрос, — добродушно отозвался он. — Не гарантирую, правда, что из меня получится хороший репетитор…
— Очень хороший, Ром! — поспешно перебила его Катюха и улыбнулась. — А я обещаю стать твоей лучшей ученицей.
— Ну уж в этом тебе нет равных, — сообщил Рома и отправился в комнату за тетрадью и ручкой. Письменного тоже прихватил, чтобы вручить его Катюхе: донести до нее основы матана он рассчитывал без помощи профессора.
Шоколад был забыт: Катюха взялась за учебу с таким энтузиазмом, словно Рома открывал ей тайну возрождения Арала, с которой они не задружились еще в десятом классе. Сорокина тогда готовила проект по экологии и предложила несколько весьма спорных способов спасения озера от человеческого вандализма, а потом до посинения спорила с классной о том, что они имеют право на существование. Почему Рома это помнил, он не знал. Может, потому, что смотреть на увлеченную Сорокину было до странности приятно? Она словно светилась всегда в своем энтузиазме, даже когда была не права, и завораживала до бабочек в позвоночнике. Давно Рома такого не испытывал. В институте Катюха изменилась, словно растеряв тот свой пыл. Или это Карпонос его высосал? Дался же Сорокиной этот франт! Ничего ведь в девчонках не смыслит! У Катюхи же на лбу написано, что ей нужны отношения, а не перепихон на заднем сиденье автомобиля! Или он так привык к доступности своих поклонниц, что теперь всех под одну гребенку? Ладно, Рома вправит ему мозги! Объяснит, чего на самом деле такая девчонка заслуживает! А если тот не поймет — отвадит; и черт с ним, с обещанием! Катюху в обиду он не даст! Даже если она этого не оценит.
С Лопиталем они с ней кое-как разобрались, но на теореме Тейлора Катюху заклинило намертво. Она смотрела в формулы стеклянными глазами, послушно записывая их под Ромину диктовку, но, едва он замолкал, застывала с ручкой на весу и даже не пыталась продолжать самостоятельно. Рома взглянул на часы: время перевалило за половину одиннадцатого, и даже ему в столь поздний вечер матан давался с трудом. Катюха же уже так откровенно клевала носом, что Рома благоразумно предложил ей остановиться на достигнутом, но упрямая Сорокина затрясла головой, заявила, что не двинется с места, пока не разберется с темой, и потребовала дать ей какой-нибудь пример для решения.
— Только не подсказывай! — приказала она и зевнула. — Я должна сама!..
Рома пожал плечами, написал ей задачу попроще и оставил Катюху на кухне одну. Когда она заявилась к нему в гости, он уже почти выловил баг в игре и должен был закончить дело. Немного не то занятие, в котором он видел свое будущее, но за него давали неплохие деньги, а Роме сейчас было не до капризов. Счет за квартиру не оплачен, холодильник пустой — и только новый процессор радовал. Ну и Катюха на его кухне почему-то добавляла Роме хорошего настроения. На этом подъеме он и закончил работу в четверть часа — и только тут понял, что из кухни доносится негромкая мелодия. Очевидно, у Сорокиной звонил телефон, и столь же очевидно, что она не брала трубку. Заинтригованный, Рома прошел на кухню — и беззвучно рассмеялся. Катюха спала, положив руки на стол и пристроив на них голову, и вряд ли ее сейчас смогли бы поднять даже барабаны.
Роме тоже не хотелось ее будить. Он оперся спиной о стену, сложил руки на груди, да так и замер, глядя на Катюху с какой-то легкой светлой головой. Телефон на столе замолчал, однако спустя полминуты снова занялся резкой, неприятной музыкой. Не желая, чтобы он мешал Катюхе, Рома взял его со стола и мельком увидел в окошке имя звонившего. Строев. Да, Катюха верна себе.
Однако по всему выходило, что она не предупредила родителей о своем полуночном вояже и теперь родители вызванивали пропавшую дочь, пытаясь выяснить, где она и что с ней. И молчание было не лучшим решением в этом случае.
Телефон снова ненадолго замолчал, и Рома виновато взглянул на спящую Катюху. Разбудить ее казалось слишком безжалостным, и, когда трубка снова завибрировала в его руках, Рома глубоко вздохнул и приложил ее к уху.
— Добрый вечер, Константин Витальевич, — оборвал он разошедшегося было в возмущениях декана, не удосужившегося даже дождаться голоса ответчика. — Это Роман Давыдов. Катя сейчас не может ответить, но с ней все в порядке.
На мгновение Строев утих. Потом ожидаемо рявкнул:
— Где она?!
Рома закатил глаза. Где, спрашивается, она могла быть?
— Она у меня, — терпеливо объяснил он. Строев, очевидно, ждал продолжения, но не дождался. Приказал:
— Дай ей трубку!
Рома неслышно хмыкнул: именно этого он и не собирался делать.
— К сожалению, не могу. Она спит.
Зря он это сказал. Строев на том конце провода поперхнулся и зашипел:
— Что значит «спит»?
Интересно, а что в его представлении могло значить «спит»?
— Математику учила — и вырубилась, — раздраженно отозвался Рома. — Вы бы поменьше, что ли, задавали, Константин Витальевич. На кой их группе матан?
Такого заявления Строев явно не ожидал, потому что следом выдал:
— А не врешь?
Врет, конечно: Давыдов только и делает, что брешет на каждом углу.
— Приходите посмотрите, если хотите! — жестко предложил он. — Только завтра тогда ее не дергайте, у нее и так уже нервный тик от ваших проверок.
В трубке повисло молчание и слышно было только, как где-то вдалеке хнычет ребенок. А Рома за полгода уже отвык от подобных звуков.
— Почему она у тебя математику учит? — наконец спросил Строев — немного придушенно, если Роме не показалось. — Если у нее какие-то проблемы с предметом, я всегда ей помогу.
