было принято с моего благословения. — Он закатал рукава рубашки, внимательно глядя на Натали. — «Майлиос» перенесла несколько ударов, но с нами не покончено. Подозреваю, что ты это выяснишь. Как и твой отец, если бы потрудился изучить ведомости, которые я ему отправляю. Он почему-то вбил себе в голову, что я слишком стар, чтобы управлять винодельней. Что далеко от правды. И у меня есть Таннер.
— Хорошо. — Натали смотрела на пейзаж, а не на дедушку. Как она убедит отца в том, что он ошибается, если это так? — Ты не становишься моложе, возможно, он просто беспокоится о твоем здоровье.
— Чепуха. — Хэл бросил крошки птицам и допил чай. — Натали, как ты помнишь, я всегда откровенен. Мне жаль это говорить, но я не доверяю своему сыну. Он всегда был слишком упертым. Почему-то он хочет видеть это место закрытым. Но вот что я тебе скажу. — Он подался вперед, и Натали узнала отцовские твердый взгляд и упрямство. — Ворота «Майлиос» закроются только тогда, когда меня опустят в могилу.
Таннер заметил, что в маленькой люстре над кухонным столом его матери перегорела лампочка. Добавил это в длинный список дел по дому.
Как будто у него есть время.
Он ковырял картофельное пюре и сердито смотрел на нетронутый ужин. Натали Митчелл совсем обнаглела, заявилась в самое неудачное время года. Сейчас ему совсем ни к чему, чтобы она рыскала вокруг.
Однако выбора у него нет. Она похлопает этими густыми ресницами, и уже через десять секунд Хэл будет в полном ее распоряжении.
Наверное, уже.
Впервые Таннер почувствовал, что его будущее в «Майлиос» под угрозой.
— Таннер, не играй с едой.
Он поднял голову и встретился глазами с мамой. Джени и Джейсон захихикали.
— Если он играет с едой, можно и нам тоже? — с надеждой спросил Джейсон, но его бабушка подняла бровь, и ухмылка тут же исчезла с лица десятилетнего мальчика. Таннер всегда завидовал маминому умению громко говорить, не открывая рта.
— Нет, нельзя.
Таннер заставил себя поесть. Но аппетита не было. В конце концов большую часть своей порции он скормил Гвин, которая пряталась под столом. Конечно, мама знала, что собака там, просто решила не обращать внимания.
Позже, когда посуда была вымыта, уроки сделаны и проверены, а учебники сложены в портфели, Таннер тихонько шел по коридору, чтобы пожелать детям спокойной ночи.
Сначала комната Джени. «Розовый сироп», как он ее называл.
— Привет, розовая девочка.
Он перешагнул через Барби и поднял Кайю, любимую куклу Джени. Положил индейскую девочку рядом с девочкой из шестидесятых, имя которой забыл. Коллекция Джени постоянно росла. С куклами продавались клевые книжки. Ему даже нравилось читать вместе с Джени. Ничего общего с книжками про Капитана Подштанника, которые нравились ему в раннем детстве.
— Привет.
Укутанная в мягкое розовое одеяло сонная Джени слабо улыбнулась. Гвин запрыгнула на кровать с балдахином для ночных обнимашек. Девочка широко улыбнулась и обняла собаку за мохнатую шею.
Таннер сел на край кровати и пригладил копну светлых кудряшек.
— В школе все хорошо?
— Нет.
Джени потерла нос и уставилась на него проникновенными голубыми глазами, глубже чем Тихий океан, полными вопросов, на которые у него нет ответов.
— Как так?
Таннер согнал Гвин с кровати, несмотря на протесты Джени, снова укрыл ее одеялом и поднял с пола плюшевого мишку. Из-под одеяла высунулась рука в пижаме и крепко обняла затасканного зверя.
— У нас была математика. Я ее ненавижу.
— А-а. — Это ему знакомо. — А как тебе новая учительница? Нравится?
— Она нормальная. Но у нее изо рта пахнет.
Джени зевнула, курносый носик почти исчез из виду. Она вздохнула и уставилась на него, как будто он мог читать ее мысли. Если бы. Он многое отдал бы за то, чтобы знать, что происходит в голове у семилетнего ребенка.
— Нам задали сделать семейный проект.
— Ох.
У Таннера засосало под ложечкой. А он только подумал, что у него получится прожить день без напоминаний о том, что они потеряли.
— С фотографиями.
Ну конечно.
— Ладно. Уверен, что бабушка поможет тебе с этим, Джени.
— А ты?
— Что я?
— Поможешь мне? — сердито выдохнула она и посмотрела на него так, словно он выиграл кубок дураков.
— Попробую, медвежонок.
Попробую пережить этот разговор до конца, чтобы ты не рвала мне сердце, но потом обязательно.
— Хорошо. Я тебя люблю.
Она улыбнулась ему и протянула руки.
Таннер крепко обнял ее и начал считать.
Раз... два... три...
Может, сегодня она не спросит.
Может, сегодня его ждет отсрочка.
Четыре...
Может, сегодня...
— Когда мамочка вернется домой?
Таннер выдохнул, подоткнул одеяло со всех сторон, как она любила, и поцеловал ее в лоб.
— Я не знаю.
— Скоро?
— Наверное, нет.
— А дедушка скоро приедет в гости?
Таннер уставился на книжную полку.
— Это надо спросить у бабушки.
— Почему он живет так далеко? Как называется этот город?
— Сиэтл. — День пути на машине. Недостаточно далеко. — Медвежонок, тебе пора спать. Хватит вопросов. Бабушка придет помолиться с тобой.
— Ты можешь послушать.
Таннер сжал переносицу. Вздохнул.
— Не сегодня.
— Хорошо. Но...
Он ждал. В последнее время она об этом не спрашивала. Но сейчас собиралась. Он видел по тому, как ее глаза светились надеждой.
— Мамочка вернется, да? Когда-нибудь?
Таннер запустил пальцы в волосы и обвел взглядом девчачью комнату. Когда дети приехали, он покрасил ее в розовый, даже не зная, нравится ли ей этот цвет.
Оказалось, что он мог покрасить ее хоть в черный, и ей все равно понравилось бы.
Врать нехорошо. Он это знает.
— Конечно вернется.
— Обещаешь?
— Обещаю.
Слова вырвались, не дав ему возможности подумать. И он не может взять их обратно.
Таннер закрыл глаза.
Он еще ощущал здесь запах Марни. Ее духи пропитывали места, где она бывала. Теперь даже малейший след обрушивал на него цунами эмоций.
Ее фотографии были повсюду. Она смотрела на него с портрета в серебряной рамке на комоде. На фотографии она улыбалась, почти смеялась. Но в ее глазах таились секреты, которых он не знал. Секреты, которые он теперь хотел бы никогда не знать.
Мама говорила, что для Джени хорошо хранить фотографии. Смотреть на них. Помнить, как все было.
