постель и тепло, и он не будет задаваться вопросом, откуда возьмется его следующая еда или придет кто-то из моего прошлого, чтобы убить.
Но все равно было больно осознавать, что он будет расти без меня. Что я не увижу его взросления.
Я быстро поворачиваю голову, когда открывается дверь, чтобы они не видели моих слез.
Кто бы это ни был, он замирает на месте, но я продолжаю отворачиваться, желая остановить слезы, остановить боль.
Не говоря ни слова, человек пересекает пространство между нами, замирает на краю кровати и, наклонившись, развязывает веревку на моем запястье. Я вскидываю голову и вижу, что рядом с кроватью стоит мужчина. Он был молод, но в его серых глазах было много знаний.
— Они выглядят болезненными, — говорит он мне, бросая взгляд на мои глаза, прежде чем проследить за слезами на моем лице.
— Кто вы?
— Девон Кросс, — отвечает он.
— Вы работаете на него, — обвиняю я.
— Работаю.
Он открывает ящик, стоящий у кровати, и крепко держит меня за запястье, пока достает принадлежности. Я пытаюсь вырвать у него руку, готовая ударить его изо всех сил, но он держит ее крепко, до боли, пальцы впиваются в кожу на моем запястье. Он пристально смотрит на меня, в его челюсти дрожит мускул.
— Может быть, я и врач, мисс Дойл, но эти руки забрали столько жизней, сколько спасли. Не провоцируйте на меня.
Я замираю, морщась, когда он давит на мою ушибленную кожу.
— Я хочу видеть своего сына, — требую я, а он лишь ухмыляется. — Ты меня слышишь, придурок?
— Вы довольно грубы, учитывая, что я единственный, кто здесь обучен снимать вашу боль.
Я насмехаюсь, говоря: —Мне не нужна твоя помощь
— Ну, вы получите ее в любом случае.
Он крепко прижимает меня к себе, пока достает все необходимое, затем кладет сумку и садится на кровать, держа мою руку перед собой так, чтобы я не могла видеть, что он делает.
Я жую внутреннюю сторону щеки, чтобы не дать себе разинуть рот, а затем шиплю сквозь зубы, когда он прикладывает к моей коже что-то холодное и влажное, как будто только что поднес к ней огонь.
Он продолжает, как будто я не издавала ни звука, втирать что-то в рану на моем запястье. Он тоже груб.
Я стиснула зубы и промолчала. Он заканчивает, и я чувствую, как он начинает обматывать мое запястье тканью, которая, как я вскоре понимаю, является белой повязкой, скрывающей под собой раны.
— Я бы рекомендовал успокоится и не сопротивляться, — продолжает врач.
— Тебя когда-нибудь привязывали к кровати и угрожали? — я огрызаюсь.
— Да
Я покачала головой.
— И ты думаешь, что я не буду сопротивляться при каждом удобном случае?
Край его рта приподнимается, прежде чем перейти к моему следующему запястью. На этот раз я не издаю ни звука, стиснув зубы, даже когда жжение становится невыносимым.
— Вы будете жить, — говорит Девон, убирая медицинские принадлежности.
— Пока, — ворчу я.
— Если бы Габриэль хотел, чтобы вы умерли, мисс Дойл, вы бы уже были мертвы.
— Тогда чего же он хочет?
Он окидывает взглядом мое тело, теперь прикованное к этой чертовой кровати.
— Ваша догадка также хороша, как и моя.
— Вы не можете скрывать от меня моего сына, — шиплю я.
— Мы можем сделать практически все, — он направляется к двери. — Приятного отдыха, Амелия.
Его мрачный смех задерживается надолго после того, как он выходит и закрывает за собой дверь.
Я лежу посреди кровати в полной тишине, и не слышу ничего из остальной части дома, ни голосов, ни музыки, ни шагов. Я не слышала ни смеха моего сына, ни топота его ног. Мое сердце трещало. Я чувствовала это. И быть отделенной от него, зная, что он с ним, было хуже, чем смерть.
Я не могу спать.
Еда меня не интересует.
Мне нужен был мой сын.
Глава 7
Габриэль
Я стою у двери и наблюдаю за ребенком в гостиной. Он носится по комнате, вытаскивая подушки из кресел и запуская игрушки, а его хихиканье эхом разносится по тихому дому.
Он был самым громким за последние годы. Звук шагов притягивают мой взгляд к лестнице, и я вижу Девона, который спускается вниз, покачивая сумкой. При виде меня он вскидывает бровь.
— Может быть, ты теперь объяснишь, почему ты запер мать мальчика в комнате?
Я не отвечаю, предпочитая снова наблюдать за мальчиком. Мой племянник и последний кусочек Лукаса.
Моя мать была в восторге от мальчика.
— Ты обработал ей раны? — спрашиваю я.
— Обработал, — Девон скрестил руки на груди. — Габриэль, ты не можешь держать ее взаперти.
— Почему я не могу? — огрызаюсь я.
Он поднимает брови.
— Это твой план? По какой причине?
— Мальчику нужна мать, — я лгу.
У меня были намерения убить ее и забрать мальчика. В конце концов, он бы забыл о ней, и мы бы его вырастили. Все было очень просто, и все же я этого не сделал, и хотя в большинстве случаев мне не хватало элементарного сострадания, держать ее взаперти и вдали от сына было неоправданно жестоко.
Девон насмехается.
— Конечно, нужна.
— Осторожно, Кросс, — предупреждаю я. — Я не спрашивал твоего мнения по этому вопросу, и, честно говоря, у меня не хватает терпения разбираться с этим.
Он поднимает руки вверх и вскидывает бровь.
— На кону твой член, — он пожимает плечами. — Не мой.
Значит, она показала ему свою боевую сторону. Почему это вызвало во мне чувство жара и злости? Конечно, она будет драться с ним и с любым другим, кто войдет в эту комнату, ее гнев был направлен не только на меня, хотя мне и нравилось наблюдать за тем, как она раздражается.
Я должен был принять решение.
***
Уже стемнело, когда я решился подняться в эту комнату. Мои шаги были тихие, я осторожно открываю дверь и на мгновение замираю.
Мальчик на моих руках вздрагивает, но через секунду снова успокаивается.
На меня мгновенно смотрят красные от слез глаза Амелии, под которыми уже появились темные круги от усталости.
— Линкольн, — вздохнула она, не обращая на меня внимания и не отрывая взгляда от спящего ребенка.
Я подхожу к ней. Она, кажется, затаила дыхание, как будто не уверена, что это реально.
— Привет, leonessa, — говорю я, останавливаясь на таком расстоянии, чтобы она не могла до меня дотянуться.
— С ним все в порядке? — спрашивает она.
— С ним все в порядке.
Ее глаза перескакивают на меня, и она смотрит, как я кладу спящего ребенка на матрас. Она мгновенно
