Мам… А Варька теперь навсегда меня ненавидит?
— Ей надо время, — говорю дикую банальность, которая меня саму бесит. — И еще это отчасти подростковый бунт. Вот такой он, да, Алинка. Нам надо все это пережить.
— А ты по папе скучаешь?
Медленно выдыхаю. Хочу прикрикнуть на дочь, что не желаю говорить от ее отце, но сейчас, если что и излечит раны, то только правда:
— Скучаю, конечно, — закрываю глаза. — Но… Милая моя, вместе с этим мне очень больно. Так больно, что дышать забываю. Я знаю, что вы хотите, чтобы все было как раньше, чтобы мама и папа были вместе…
— Я знаю, что этого не будет, — поднимает ко мне лицо. — Мне тоже больно, мам. И я тоже злюсь на папу. Злюсь, но я буду с ним. Я так хочу.
— Я не хочу, чтобы она приходила.
Я так устала.
Я уже не чувствую той жгучей обиды и злости на Романа, и вымотал меня не он.
А моя старшая дочь, которая и не думает остывать в своем гневе на отца и младшую сестру.
— Она будет приходить, будет оставаться настолько, насколько захочет, — я складываю полотенце аккуратными прямоугольниками. — Она не перестала быть моей дочерью и твоей сестрой.
— Она предательница!
— Хватит! — рявкаю я и в бессилии смотрю на красную от злости Варьку. Крепко сжимаю желтое полотенце и ловлю на мысли, что хочу отхлестать им дочь, которая уничтожает меня своей ненавистью к Алине. — Я повторять не буду. Тебе уже тринадцать. Ты взрослая деваха и некоторые вещи должна понимать. Да, твой отец изменил мне, Варя, но ты сейчас мне не помогаешь, ясно?
— Терпила.
Говорит Варя и замолкает.
Обидеться?
Возмутиться?
Расплакаться?
А у меня нет сил.
Поэтому я просто моргаю и тихо спрашиваю:
— Терпила, потому что не отказываюсь от своей родной дочери? Так, Варя? Я тебя правильно поняла?
— Она ушла с ним!
— Это ее выбор, — поскрипываю зубами. — И этот выбор не значит того, что ей легко. Как и тебе! — повышаю голос. — Как и мне!
— Ты из-за нее не можешь больше рожать! И папа поэтому…
— Ах ты мелкая засранка!
Я все же пару раз Варьку бью полотенцем. Несильно, для порядка:
— Ты совсем охамела! Ты мне сколько будешь нервы трепать?! Я тебе сказала, что хватит? Сказала?
Еще раз полотенцем по плечам. Отталкивает меня и скалит зубы:
— Но это правда!
— Ни черта это неправда! Нельзя такое говорить! Нельзя! — срываюсь на крик. — Или тебе нравится мне мотать нервы? Обижать?!
— Я не хочу ее видеть! Это мой выбор! Откажись от нее!
— Совсем ополоумела, — откидываю полотенце на кровать и отворачиваюсь в сторону окна, за голубое небо разлилось. — Какая же ты дура, Варя.
Я чувствую, как ко мне подкрадывается та тень отчаяния, которая меня одиннадцать лет назад затянула в холодное липкое болото тоски, бессилия и желания закрыть глаза, заснуть и не проснуться.
Только вот рядом теперь нет Романа.
Мне страшно, а Варя не понимает, что своими жестокими подростковыми словами пинает меня.
— Ты сейчас должна быть моей поддержкой, Варя, — оглядываюсь, — а ты… говоришь гадости, закатываешь истерики, психуешь. Я знаю, почему ты это делаешь. Ты тоже хочешь к папе. Ты по нему скучаешь,.
— Нет! — верещит на меня. — Неправда.
— Признай это, — слабо улыбаюсь. — Прими. Ты меня этим не обидишь, понимаешь? Но обижаешь словами, что ты ненавидишь сестру, что она виновата в той страшной операции, что я терпила. Варь, милая, даже твой отец четко сказал, что проблема не в том, что я не могу больше иметь детей. Так что, не надо кидаться такими словами.
— Ты ее любишь больше чем меня…
— Ты хотела сказать, что папа любит ее больше чем тебя, да? — сглатываю.
И я права, потому что Варя бледнеет и в глазах вспыхивают слезы.
— Мне все равно, любит он меня или нет…
— Врешь, — сажусь на край кровати. — Ты его любишь и ревнуешь. И боишься того, что со временем папа забудет тебя, и ты злишься на Алину, что вот она будет рядом с ним.
— Нет…
— Я не думаю, что он забудет тебя, — я не отвожу взгляда. — Или разлюбит. Ты тоже его дочка, которой он сказки рассказывал, пел колыбельные, бежал на крики и засыпал с тобой в одной кровати вместе с Алинкой. С одной стороны, с другой Алинка.
Я должна освободить дочь от злобы на отца. Она отравит Варю. Она убьет Варю.
— А еще он и тебя тоже из бутылочки кормил, кстати, — улыбаюсь. — Ты и тогда умела ревновать. Как так? Алинку кормят из бутылочки, а тебя нет? Непорядок.
С грустью смеюсь.
По щекам Вари текут слезы.
Я могу закрутить ее в новом витке ненависти в отместку Роме, чтобы доказать какой он урод и что потерял пусть не двух дочерей, но одну точно.
Я могу взять ее в те союзницы, которая сгниет изнутри от отвращения, злости и презрения к отцу.
А что потом?
— А еще вы вдвоем устраивали соревнования, кто дальше плюнет кашей, а Алинка смеялась. Не знаю, помнишь ты это или нет. Вряд ли. Тебе трех не было.
— Помню… — сипит Варя.
— Было весело. Правда, это я потом поняла, не тогда. Тогда я мало, что понимала.
У Варьки вздрагивают плечи, и она с диким ревом опускается на пол и прячет лицо в ладони. Я сползаю с кровати, притягиваю ее к себе и крепко обнимаю.
Плачет навзрыд.
— Я рядом, милая, — покачиваюсь из стороны в стороны. — Рядом.
— А он нет…
— Позвони, и он примчится, — шепчу я. — Приедет, Варюш. И Алинка тоже.
Новый вой в мою грудь.
Какое мне дело до моей обиды, когда моей дочери так больно?
— И он ждет твоего звонка…
— Я его с матами послала вчера, когда он приехал в школу и хотел забрать меня, — всхлипывает. — И Алинку. Алинку… Алинку… — заикается. — Толкнула, мам… Я ее толкнула… а она упала… И она мне ничего не сказала… ничего…
— Вы
