— Проверил? — в кабинет заходит Татьяна, мой юрист, и прислоняется боком к моему столу. Ей тридцать, но выглядит она моложе. Ухоженная и лощенная, к тому же — настоящий профи, не было еще дела, которое мы проиграли бы в суде, и все это благодаря ей.
А еще Татьяна в прошлом моя любовница.
Только было все это до Миры и значения не имеет. Оценив, что потерять такого специалиста, а еще хуже, позволить ей устроиться к конкуренту, я права не имел, мы с ней сошлись, что продолжаем работать как ни в чем не бывало и о романе не вспоминаем. Хотя, нет-нет, да проскальзывало что-то в ее кошачьих глазах, не картинки прошлого, а скорее намек, чтобы я не забывал до конца.
— Пролистал, не вникая. Голова другим забита.
— Поругались с Мирой? — не знаю, как Тане удается, но вопросы всегда не в бровь, а в глаз. Она наклоняется, слегка задевая меня грудью, и берет договор со стола.
— С чего ты взяла?
Она ухмыляется:
— Поругались, так еще и ночуешь в другом месте. В гостиницу временно перебрался? Что? — улыбается она, видя как вытянулось от удивления мое лицо, — Господи, мужчины, как дети. Ты в одной и той же неглаженной рубашке второй день, а еще на работу приезжаешь ни свет ни заря. Сложить дважды два не проблема.
— Ты очень проницательная, — говорю ей, но вряд ли это звучит как комплимент. Меньше всего хочу, чтобы кто-то препарировал мое состояние, и то, что Татьяна настолько внимательна ко мне, тоже не особо-то и радует.
— За то и держишь при себе, — ухмыляется она, обходя меня. Неожиданно ее руки оказываются на моих плечах и надавливают на сведенные от напряжения мышцы. Только сейчас я осознаю, какой груз ответственности тащил эти дни, и как сковано от него тело. На миг прикрываю глаза, позволяя касаться себя, снимая напряжение, но под веками вспыхивает лицо Миры, искаженное болью и ненавистью.
Это отрезвляет. Я перехватываю запястье Татьяны, заставляя ее остановиться, и говорю сквозь зубы:
— Мы же договаривались, — напоминая о решении не переходить границы.
Она отступает, с силой дергая на себя руку и произносит мне в затылок:
— Однажды ты поймешь, что зря связался с инфантильной девчонкой, и что такому мужчине как ты, рядом нужна не малолетка, а та, кто знает чего хочет и готова ради тебя, Марк, на все.
И уходит, прикрыв за собой дверь слишком резко, а я только головой качаю. К чему все это? Между нами ничего не может быть, и мне казалось, что я донес до Татьяны это предельно ясно.
Я все еще чувствую запах ее духов в кабинете, которые ощущаются, как очередной виток предательства против Миры. Достаю телефон в сотый раз за день, но от нее никаких уведомлений, да и в сети она давно не была. Единственное, что я хочу сейчас, просто услышать ее голос. Даже не признаний каких-то, а просто понять, что она начинает оттаивать и приходить в себя.
Пораздумав немного, звоню в цветочный и заказываю большую корзину самых разных цветов. Я не знаю, как поддержать женщину после выкидыша. Которая не хочет тебя видеть, да и слышать, в принципе тоже. Может, у меня убогая фантазия, но действую сейчас я от всего сердца и надеюсь, что этот букет хотя бы немного порадует мою жену.
Пока цветы собирают, мне даже удается впервые за два дня поработать нормально, хотя Мира все еще фоново присутствует в моих мыслях. Но я снова ощущаю слабую надежду, что мы сможем вместе преодолеть все проблемы. Да, мы не смогли сохранить ребенка. Да, мой брат Владик умер еще маленьким. Но в мире есть еще миллионы разных вариантов того, как нам стать родителями, в конце концов, никто не отменял суррогатную мать. Деньги на нее найти — не проблема, это вообще последнее, что меня волнует, пока бизнес процветает и дает плоды.
Под конец дня звонит курьер, я отвечаю, думая, что смогу, наверное, заехать после к Мире, и если не остаться с ночевой в собственном доме — что выглядит довольно глупо, — то хотя бы просто поужинать с ней. В конце концов, разве не в этом мы клялись друг другу на свадьбе?
Быть в горе и радости.
Но слова курьера заставляют меня снова ощутить себя на пике страха.
— Простите, цветы тут привез по адресу, но никто трубку не берет и в домофон не отвечает.
— Бл… — выдыхаю, представляя все самое страшно, — буду через пятнадцать минут. Цветы оставьте у консьержа.
Я вылетаю из кабинета, едва не сшибая дородную женщину — главного бухгалтера, и мчу мимо лифта, в два прыжка перекрывая лестничные пролеты. Не могу остановить буйное воображение, рисующее Миру в крови и без сознания, и я кляну себя, что зря не дал ей отлежаться в больнице под наблюдением врачей. Да, я хотел, чтобы она приходила в себя дома, но черт возьми, когда я рядом!
Дорога не отпечатывается в памяти, и прибываю я раньше, чем обещал курьеру, впрочем, в напоминание о нем — только огромный букет розово-голубых цветов в светлой корзине, возвышающийся на стойке консьержа.
Бурчу ему, что не сейчас, и бегу домой с ключами на готове. Вот только от нервов и волнения в замочную скважину попадаю раза с пятого, когда уже собираюсь просто начать вышибать дверь плечом.
— Мира! Мира, детка, ты где?
Я залетаю внутрь, не стаскивая обуви, пробегаю по всем комнатам, но ответом мне лишь тишина, разрываемая глухими ударами моего сердца. Я заглядываю в душ, в кладовку, под кровать, даже, черт возьми, высовываюсь с лоджии, разглядывая асфальтированный пятачок под нашими окнами.
Миры нигде нет. Ее мобильный телефон лежит на столе, показывая десятки разных уведомлений. Беру его в руки, вижу пропущенные.
Раньше я был записан «любимый мой», романтично, может, даже наивно, но было приятно. А сейчас — я превратился в «Соболевского», и мне кажется, что меня только что выписали нахрен из сердца любимой женщины без права на последнее слово или амнистию.
Я мог бы уговаривать себя, что она просто вышла за хлебом или прогуляться в парк, оставив телефон, но даже быстрого осмотра квартиры хватает, чтобы понять правду.
Она сбежала, бросив меня самым жестоким образом.
Глава 12
Наверное, я впервые за долгое время так внимательно разглядываю свою квартиру. Отмечаю каждую деталь: картины, семейные фотографии, любимые книги на полке, безделушки из путешествий. Запечатлеваю на память, чтобы мысленно возвращаться потом к этим воспоминаниям, когда накроет тоска.
Я люблю свой дом. Я вкладывала сюда душу в каждый его сантиметр, мне даже дизайнер не требовался, чтобы сделать его таким, как он вышел. Каким я хотела. Марк смеялся и предлагал нанять человека, чтобы тот сделал все за меня, но зачем? Я четко знала, чего хочу, и обставлять наш с ним новый дом доставляло настоящее удовольствие. Теперь, касаясь ладонью мягкой обивки дивана, теплого дерева стола я сохраняю все мгновения жизни здесь в своем сердце.
Тяжелее всего находиться в детской. Ремонт здесь еще не закончен: мы так и не определились с цветом стен, ждали второго УЗИ. Кроватка уже собрана, но постельные принадлежности нежно-песочного цвета лежат в упаковке в верхнем ящике комода. Кресло-качалка, где я планировала проводить время, укачивая малыша, первые игрушки в шкафчике с открытыми полками, первый гардероб на выписку с костюмчиком в виде медведя, мягким и пушистым. Прижимаю вещицу к себе и вдыхаю тонкий аромат детского порошка.
Вспоминаю, как обсуждали с Марком выбор имени для нашего малыша, когда он дурачился, предлагая назвать ребенка Чингисханом или Ярополком, а я закатывала глаза и утверждала, что кто-то не наигрался в детстве в солдатиков.
Так сладко нам было вместе тогда, будущее казалось простым и понятным, и когда голова супруга покоилась на моих коленях, я водила ладонью по его густым темным волосам, таким жестким, что уложить их становилось целой проблемой. И верила, что он — гарант моей безопасности, что ему под силу защитить наш мирок от всего, что окружает вокруг. Несмотря на множество друзей, знакомых и родственников, вдвоем нам было лучше всего. Для истинных мгновений счастья другие не требовались, мне с Марком даже молчать нравилось, и это молчание было правильным, уютным, уместным. Оно не тяготило, не заставляло подбирать слов, чтобы не чувствовать себя неловко, напротив.
