в ней загорелась лампочка. Получается, он ее отключал, пока был здесь. Не знаю правда, как.
— Получается, Тамара Петровна в этом не замешана, — от облегчения начинаю смеяться сквозь слезы и радуюсь этому факту.
Я должна с ней сегодня поговорить, убедить ее, что мне не нужен психолог, и только я об этом думаю, как звонит телефон. Беру его в руки и вижу, что это звонит, Игорь. Принимаю вызов, но не успеваю и слово сказать, как муж начинает.
— Я смотрю, психолог не пошел тебе на пользу. А знаешь, Лиля, я хотел сегодня привезти Надю к тебе, но теперь не уверен, что ей это будет полезно. Когда восстановишься, тогда приведу.
— Что? Игорь, ты не имеешь права! — кричу в трубку, но он уже не слышит.
Из динамиков доносятся гудки.
Лиля
Не могу поверить, что он бросил трубку. Как он мог это сделать? Он ведь сам позвонил, не я ему. Для чего он это сделал, просто высказать свое фи, выставить меня виноватой, а себя таким благородным? Но это ведь не так, совершенно не так.
Надя, девочка моя, она ведь столько времени провела с незнакомой женщиной, явно плакала, звала меня, а что ей на это говорила любовница, я не знаю. Что сейчас с моим ребенком, как к нему относятся, в каком она состоянии? Я должна бежать отсюда. Я должна вырвать Надю из их лап, и убежать куда глаза глядят, не озираясь ни на что.
Но разве я могу это сделать? Не могу. Он ведь найдет меня, найдет и сделает так, что я об этом пожалею. Муж явно накажет меня. Я даже боюсь представить, какая реакция у него будет.
А любовница? Неизвестно, как она его науськает, и, возможно, они вообще отдадут ребенка в какой-нибудь интернат. Кто знает, на что она способна. Сомневаюсь я, что его Дарине на самом деле нужна моя Надя. Она все сделает, чтобы Игорь считал Надюшу ужасным ребенком.
Уверена, любовница выставит дочку проблемной, скажет, что не может с ней сладить, и самое лучшее решение — это отдать воспитание девочки в надежные руки. В таком состоянии, кто знает, может быть Игорь и вправду согласится на подобное, а если это произойдет, то всему наступит конец.
Что мне делать, как мне быть? Тамара Петровна требует, чтобы я не вставала, не нервничала, обещала разобраться с психологом, но как я могу сидеть сложа руки? Я должна что-то предпринять, и очень срочно.
Можно было бы позвонить подруге, попросить ее забрать Надюшу из садика и оставить у себя, но ведь если Игорь всполошится, а он всполошится, быстро поймет, у кого дочь. Он приедет к Регине, и если сам не выломает дверь и не заберет ребенка, то придет к подруге с полицией. Уж они точно заберут Надю, ведь отец — это отец, а Регина посторонняя, она для девочки никто.
Меня разрывает на куски, душу рвет в клочья от всей этой ситуации.
Понимаю, что все эти мысли делают только хуже, но я не могу их отпустить. Я лежу и плачу, ожидая своего приговора. Потому что даже если я отсюда уйду, попытаюсь сбежать…
Надо быть честной с самой собой. У меня ничего не получится не только потому, что Игорь меня найдет и остановит, а потому что у меня снова откроется кровотечение, и в этот раз мне уже никто не поможет.
— Господи, помоги, — скулю в пустоту палаты, надеюсь, что кто-то там свыше услышит мою мольбу. — Пожалуйста, я ведь ни о чем никогда не просила никогда. Сейчас в первый раз, пожалуйста, помоги.
— Ревешь? — за спиной раздается голос Игоря, и я понимаю, что не услышала, как он вошел в палату.
Резко поворачиваюсь в надежде на то, что он пришел с дочерью, но он один, закрывает дверь и походкой хозяина жизни подходит к кушетке.
— Пожалуйста, Игорь, она ведь скучает, она плачет без меня. Дай мне увидеться с ней, — молю его и борюсь с диким желанием схватить за руку. Но, тогда я буду выглядеть еще жальче в его глазах, а я этого не хочу.
Игорь недовольно машет головой, поправляет одеяло и садится на край постели. Теперь наши лица почти на одном уровне, и мне не приходится высоко задирать голову, чтобы смотреть ему в глаза, но от этого не легче. От него исходит сильная, тяжелая энергетика. Даже если он ковриком у моих ног ляжет, все равно буду чувствовать эту ауру, она слишком тяжелая, слишком зловещая и не сулящая ничего хорошего для меня.
— Надя сейчас улыбается, радуется жизни, и не плачет, как бы тебе этого не хотелось. Лилль, ты сейчас не в себе. Наде не стоит видеть тебя в таком состоянии. Ты посмотри на себя: зареванная, с потухшими глазами, сломанная кукла. Вот кто передо мной, — эти слова больно режут по сердцу, но это ложь.
Он специально так говорит, чтобы сделать мне больнее. Хочет, чтобы я сломалась окончательно. Он действует жестоко и точечно.
— В этом нет моей вины, не я себя сломала. Я просто хочу увидеть дочь. Приведи ее, Игорь, будь человеком. Мой мир и так разрушен, не лишай меня еще и дочери.
Не хочу спорить, не хочу ругаться, ничего не хочу. Я чувствую, как земля уходит из-под ног, она вот-вот исчезнет, а я сорвусь и буду лететь камнем вниз, пока не разобьюсь.
Надя — моя маленькая надежда. Я чувствую, она то, что может удержать меня от безумия. Я чувствую, что мне станет легче, когда я ее увижу и смогу убедиться в том, что с ней все хорошо. Она мой маленький якорь, мой маленький маяк, который ярко освещает путь, но сейчас этот маяк, эту маленькую путеводную звездочку, спрятали от меня, и я вот-вот напорюсь на рифы и уйду на дно.
— Лиль, я не буду тебе ничего объяснять, не буду повторять, но могу сказать лишь одно, дочь ты не увидишь до тех пор, пока я не буду уверена в твоем вменяемом состоянии. Ты должна прийти в норму, иначе натворишь очень много бед, которые мне придется разгребать. Мне, не тебе.
— Игорь неужели ты думаешь, я смогу навредить дочери? Я ее люблю и ни за что не сделаю ей больно. Это ты сейчас ей делаешь больно, разлучая нас.
— Ты сейчас не в себе, Лиль, ты не отдаешь отчета в собственных действиях. Если тебе так важно, чтобы я ее
