Ознакомительная версия.
– Лизочка... – спотыкаясь, ко мне подошел Рома Пеньков. Он мне вдруг показался старым и каким-то побитым. Из-за мук совести, наверное. – Я ведь мог предотвратить все это...
– Как? – равнодушно спросила я.
– Дэн все грозился, что убьет тебя... Кричал, что отомстит. Нет, вру, не кричал – шепотом говорил, но как будто кричал. Сначала очень ждал, особенно накануне того дня, когда свадьба ваша должна была быть – даже не отменил ничего, верил, что ты придешь. А потом словно с цепи сорвался... Все где-то бегал, с кем-то договаривался, билеты какие-то заказывал... Но я не верил – уж очень на него не похоже, чтобы он решил убить. Тебя. Так он тебя любил...
– Так любил, что убил... – отозвалась я.
– Лиза... – к нам подошел Саша. – Может быть, пойдем?
– Да, пойдем, – устало произнесла я.
Втроем мы медленно побрели к выходу. Я шла посередине, взяв под руки Пенькова и Сашу.
– Он не звонил вам, Роман? – спросил Саша.
– Кто? – испугался тот.
– Ваш шеф.
– Нет... вот как случилось все, так ни слуху ни духу. Наверное, он уже далеко, – с мистическим ужасом произнес Пеньков. – Денис, он такой... сквозь игольное ушко пройдет. Бросил нас всех.
– Кого это – всех? – спросила я.
– Ну, салон, работу... У нас же теперь вроде как производственный кризис, – тяжело вздохнул Пеньков. – Правда, заместитель Дениса есть, но он человек ненадежный, так что скоро контора наша накроется медным тазиком. А у меня, между прочим, мать – инвалид первой группы и сеструхе за сорок пять, не замужем она до сих пор, за матерью присматривает... Я их обеих содержу.
– Не пропадешь, – мрачно сказала я. – Тебе без Дениса даже лучше будет.
Мы вышли из ворот. Там, за оградой, стояли припаркованные у обочины машины, и я сразу узнала автомобиль Пенькова – старую черную «Волгу». Выглядела она изрядно побитой и поцарапанной, заднее крыло было покрашено в коричневый цвет.
– Вас подвезти? – робко предложил Рома. – У меня не машина, а зверь!
Я бы засмеялась, если бы могла, но губы почему-то не могли сложиться даже в обычную усмешку. Денис, скотина, мог бы отдать Пенькову что-нибудь более приличное, а не это ржавое чудовище.
– Нет, спасибо, – вежливо отозвался Саша. – Мы тоже на колесах...
– Ну, как знаете...
Мы ехали молча. У меня перед глазами стояла черная яма. Гроб опускали в нее, а в гробу была... я, мертвая, с простреленным сердцем...
– Лиза, очнись... Лиза, мы приехали...
– Что?..
Вздрогнув, я перевела взгляд на Сашу.
– Мы приехали.
Я молча вышла из машины. Мы стояли у подъезда, но мне совсем не было страшно – неожиданно я почувствовала, что Денис уже никогда не появится здесь. Мне больше нечего бояться...
Дома я медленно сняла с себя длинную черную шаль. До того она лежала на дне какого-то ящика, позабытая и ненужная после маминых похорон, – я была уверена, что больше никогда мне не понадобится это траурное покрывало... Платье на мне тоже было с тех печальных времен. Ах, если б знала – выбросила бы сто лет назад, не искушала бы судьбу!
Саша стоял у окна, сложив руки на груди, и пристально смотрел на меня.
– Приляг, Лиза, – сказал он. – Ты устала. Ты очень бледная... Я посижу рядом.
– Не надо, – ответила я. – Не надо возиться со мной, точно с ребенком... Я справлюсь.
– Я хотел тебя спросить... Там, в спальне, за шкафом, я заметил одну картину.
– Какую еще картину? – наморщила я лоб.
– Обнаженная женщина на снегу.
Точно, а я и забыла – я туда спрятала портрет Дуси Померанцевой! Почему-то мне сейчас совсем не хотелось смотреть на него...
– Ну и что? – равнодушно спросила я.
– Она похожа на тебя.
– Что? – Я вздрогнула, точно от электрического разряда. Дуся Померанцева, хоть и была моей непосредственной родней, ничем не могла напоминать меня. Тяжелые черные косы, тени вокруг глаз, форма губ, которая больше напоминала о периоде торжества «Мира искусства», чем о сегодняшних тенденциях модного макияжа...
– Она похожа на тебя, – повторил Саша. – Я сейчас это вдруг понял.
– Не может быть, – сказала я. – У нас совершенно разный тип внешности. Она черноволосая, немного восточного вида, а я блондинка, между прочим, натуральная... – с тоской добавила я.
– Нет, что-то общее есть...
– Ах, Саша, тебе показалось – потому, что я сейчас вся в черном!
– Так что это за картина? – с удивлением переспросил он. – Очень сильная вещь – судя по всему, ее рисовал мастер.
– Это Дуся Померанцева, – устало сказала я.
– О господи! Откуда? Ты... впрочем, тогда все понятно, и нет ничего удивительного в том, что вы с ней похожи! – На лице Саши отразилось волнение. – Да-да, старая история, которая касалась наших семей... Знаешь, кажется, она начинает захватывать и меня. Бледный ангел, который прячется за шкафом...
– Саша! – Мне совсем не хотелось говорить об этом. Только что я похоронила свою сестру, и декадентская лирика сейчас мало волновала меня, хотя раньше я не могла без нее существовать.
– Что, Лиза? – Он выглядел растерянным и ошеломленным.
– Не надо...
Он подошел ко мне и обнял меня.
– Ладно, не буду. Лиза... Как же я тебя люблю, Лиза.
– Сестра моя умерла, а ты о любви... Нет, Саша, замолчи.
– Хорошо. Я дождусь того дня, когда мы сможем поговорить с тобой об этом. О том, как ты дорога мне...
* * *
Мне иногда казалось, что жизнь в нашем Филологическом институте не замирает ни на мгновение. Даже в те дни, когда нет занятий по причине календарных праздников, выходных или каникул. Всегда светится какое-нибудь окно, или кто-то сидит в пустом читальном зале, перелистывая толстый фолиант, или не сдавший зачет разгильдяй бродит по коридорам с тоскливым и жалобным лицом, выискивая преподавателя...
Вот и сегодня, несмотря на то, что был воскресный день и одновременно праздник, дверь в альма-матер была распахнута. Сонный охранник у входа кивнул мне из-за стеклянной перегородки.
Викентия не было, поэтому по коридорам носилась Аглая с гирляндами разноцветных шаров, а за ней – лаборантка Вика со стопкой самодельных плакатов.
– Здравствуйте, Елизавета Аркадьевна! – вынырнул из-за угла Ковальчук. – Христос воскрес.
– Воистину... – рассеянно ответила я, намереваясь догнать Аглаю.
– Э-э, нет, так нельзя! – решительно запротестовал он. – А лобызаться?
– Ковальчук, я на тебя напишу докладную! – из дальнего конца коридора заорала Аглая. – Бесстыдник!
– Что ж, все должно быть по правилам, – неожиданно согласилась я, глядя в синие глаза студента. – С праздником, Ковальчук...
И мы троекратно расцеловались.
В кабинете Викентия царил полный разгром. Не знаю, кому в голову пришла эта дикая идея, но со всего института принесли бюсты известных деятелей искусства: Толстого, Горького, Гомера, Маяковского – и расставили вдоль стены, под плакатом «Поздравляем любимого ректора с юбилеем!».
Ознакомительная версия.
