когда ты возьмёшь свою волю в руки и сделаешь шаг ко мне. Ты заманил меня к себе и не даёшь нам обоим взлететь. А мы свободны. Оглянись! Мы свободны! — Раскидываю руки в стороны, показывая ему, как много пространства вокруг, а он заточил себя в тесную клетку и боится вылезти из неё. Это так злит. Злит, чёрт возьми!
— Таллия, вчера…
— Вчера ты был искренним и честным. Ты доверился мне, хотя сделал это из своих побуждений, чтобы оттолкнуть меня. Вот в чём причина. Ты делаешь и говоришь что-то о себе только тогда, когда хочешь доказать себе и мне, какой ты плохой. Но кому ты сделал плохо? Мне? Нет, себе. Лучше стало от того, что я услышала о том, кто ты такой, и сколько жестокости ты пережил? Не понимаю, Каван, чего ты ждёшь? Какого знака ты ждёшь, чтобы жить? Что ещё тебе нужно для того, чтобы ты увидел, что можешь жить дальше! Ты вырос и больше не должен никого защищать. Ты должен быть счастливым.
Господи, как ты меня бесишь. Своим жутким упрямством ты выводишь меня из себя. Ты просто невозможен. И знаешь, если тебе будет ещё лучше, то признаюсь, я хотела сбежать. Сбежать, потому что я тоже боюсь сделать что-то не так, уже дышать боюсь рядом с тобой. Я хотела сбежать, даже рюкзак свой собрала, чтобы сделать это тихо. Этого ты добивался? Хочешь, чтобы я ушла? Хорошо, Каван, всё я сдаюсь. Ты тупой осёл, — фыркнув, направляюсь мимо него, специально толкая плечом.
— Я не хочу, — тихо говорит он.
Бросаю на него злобный взгляд и качаю головой.
— Ты хочешь. Если бы не хотел, то вёл бы себя иначе. Ты бы услышал меня ещё раньше и не довёл себя до такого состояния. Ты словно ждёшь, когда тебя кто-нибудь убьёт или причинит тебе боль.
Ждёшь, что тебе воткнут нож в спину, и ты умрёшь. Тебе нравится страдать, но страдай один, потому что я хочу жить. Жить, ясно? Я не для того сбежала из дома, чтобы умирать рядом с тобой. Нет, — отрезаю я.
— Что ты хочешь от меня, Таллия? — повышает он голос.
— Дело не в том, чего хочу я! А в том, чего хочешь ты! Ты боишься желать чего-то хорошего! Ты! Всё дело в тебе! Да, в тебе, потому что я старалась быть любой для тебя, а в итоге ничего не получается.
Нет, не убеждай меня в том, что всё будет лучше. Нет. Не будет. Ты не сломаешь стену, которую сам же и выстроил между нами. Ты будешь холить и лелеять её, потому что тебе нравится быть печальным и одиноким. Тебе нравится искать того, кто излечит тебя.
Но правда заключается в том, что излечить себя можешь только ты сам. Думаешь, что всё дело в женщинах? Нет. Дело не в нас, а в мужчине, который хочет жить. И когда он хочет жить, то меняется. Женщина может лишь показать мужчине, что он может потерять. А тебе, по-видимому, вообще, терять нечего, так что я сделала свой вывод. Я тебе не нужна. Тебе нужны тьма и одиночество. Тебе нужно страдать, иначе ты потеряешь суть всего своего существования.
Разворачиваюсь и направляюсь в сторону танцевальной комнаты, где до сих пор играет музыка. Это так противно и неприятно осознавать, что я проиграла. Я пыталась и сделала всё, чтобы Каван сломал стену, но нет, он никогда не сделает этого. Я не стала для него причиной, по которой он захочет жить иначе.
Паршиво.
— И что я должен сделать, чтобы доказать тебе, что ты нужна и важна для меня, Таллия? — спрашивая, кричит Каван и следует за мной.
— Заяви на меня свои права, придурок, — бубню я себе под нос.
Почему мужчины такие глупые?
— Таллия, остановись!
Упрямо вхожу в танцевальную студию и подхожу к своим вещам.
Я хватаю их, когда Каван вырывает одежду из моих рук и со злостью швыряет её на пол.
— Что ты, мать твою, хочешь от меня? Что? — перекрикивает он музыку.
— Ничего. Больше ничего, — печально отвечая, наклоняюсь и собираю одежду с пола.
— Ты меня бесишь!
— Прекрасно.
— Ты слишком зациклена на прощении, доброте и человечности!
Но мир — дерьмо!
— Это ты дерьмо, раз не осознаёшь, насколько прекрасен мир, Каван, — огрызаюсь я.
— Что ты сказала? — прищуриваясь, спрашивает он.
— Ты слышал. Ты дерьмо. Ты ведь этого от меня ждал, не так ли?
Ты хочешь, чтобы я оскорбляла тебя за то, что ты сделал. Хорошо.
Убийца. Извращенец. Жестокая сволочь. Дерьмо. Ублюдок.
Ничтожество. Лучше стало? — язвительно ухмыляясь от его покрасневшего лица, обхожу его и выхожу из студии.
— Ты обозвала меня.
— Надеюсь, теперь ты пищишь от счастья, Каван. Это ведь то, что лелеет твоё раненое эго. Тебе нравится быть жестоким в глазах всех вокруг. Нравится продолжать быть тем, кого из тебя сделали.
Ненавидишь ты только себя. Так и живи с этим, — выплёвываю я.
— Ты охренела, Таллия? — Каван грубо хватает меня за локоть и толкает к стене. Я вскрикиваю и, бросая вещи, ударяюсь о стену спиной. Он сразу же оказывается напротив меня, накрывая меня своей тенью.
— А что, если так? Да, я охренела. И что ты сделаешь? — спрашивая, вскидываю подбородок, без страха глядя ему в глаза.
Взгляд Кавана загорается неведомой силой и желанием уничтожить меня. Но я не боюсь. Я знаю, что делаю и прекрасно изучила Кавана, чтобы добиться своего. Ему нужен пик эмоций.
Плохих эмоций, чтобы пережить боль. И я дам их ему. Без сожжения собственной темноты он никогда не увидит света.
Таллия
Задерживаю дыхание и даже вижу мелкую пыль, медленно оседающую на грудь Кавана. Свет бьёт по моей макушке. Моя кожа покрывается мурашками. Я больше не могу не дышать, пригвозжённая взглядом Кавана к стене. С моих губ срывается судорожный вздох, и лёгкие загораются от нехватки кислорода.
Коленки начинают дрожать. Я не выдерживаю эти долгие минуты, тяжёлые и резкие между нами. Но я не опускаю голову, хотя хочется.
А ещё хочется просто извиниться, промямлить что-нибудь и сбежать.
Я стою на дрожащих ногах. Стою до последнего, ощущая жар, исходящий от тела Кавана.
Внезапно его рука взлетает вверх. Я не вздрагиваю,
