– Но это... Как-то неправильно, – выдала Люси, в очередной раз пестуя чувство вины за то, что села на шею посторонним людям. – У меня достаточно средств, чтобы самой оплатить свой счет.
– Нет, красота, это как раз правильно, – хмыкнул Дитрих. – В конце концов, у нас же не свидание, а обычный семейный обед. Вот было бы свидание, тогда и счет поделили бы напополам.
– То есть ты считаешь, что правильно именно на свиданиях... Постой! – девушка неожиданно замерла с приоткрытым ртом, поняв, что услышала от Ланца. – Семейный обед? Почему именно семейный?
– Ну, мы же с тобой одна семья. Разве нет?
– Снова твои глупые шуточки?
– Совсем нет. Я, на самом деле, считаю тебя своей семьей.
– У тебя входит в привычку смущать меня, – констатировала Лайтвуд.
Дитрих улыбнулся, решив не подтверждать, но и не опровергать данное заявление. Ему нравилось играть в кошки-мышки с этой девушкой, отмечая, как на щеках её появляется румянец, как сама она, в общем, тушуется от его, намеренно брошенных, но замаскированных под случайные, фраз. Это было забавно, но в то же время трогательно.
Она за последний месяц изменилась внешне. Не то, чтобы подурнела, просто усталость на лице отражалась, и темные круги под глазами появились.
А ещё она, кажется, похудела. Во всяком случае, отказы от ужина и нарушенный режим питания давал о себе знать.
– Мне очень нравятся твои щечки, – произнес Дитрих, опираясь локтем на стол.
Второй рукой дотронулся до лица девушки и, убрав несколько прядок, задержал ладонь на её щеке. Люси, даже если в очередной раз занервничала, вида не подала. Видимо, привыкала к нему. Хотя, какой смысл стесняться чего-то, если их давно уже обсуждают, придумывая море самых разных подробностей несуществующей сексуальной жизни. То, что происходит сейчас – совсем безобидная вещь, да и вообще... Разве она не мечтала, что однажды Дитрих предложит ей встречаться, и они станут парой? Мечтала. Вот все и сбылось. Получите и распишитесь. Не забудьте оплатить полную стоимость.
Иногда лучше несбывшейся мечты может быть только мечта исполнившаяся.
Случай Люси как раз подходил под это определение. Лайтвуд часто думала о том, насколько закономерной была та ситуация, главной героиней которой она оказалась. В большинстве случаев приходила к выводу, что, поставь Кристина её перед выбором, она отказалась бы от отношений с Ланцем. Ведь это правильно – хотеть одобрения со стороны родителей. Все дети, даже те, что давно выросли, стремятся получить похвалу. Многие только ради признания родителей и строят головокружительные карьеры, стараются от детских страхов и комплексов избавиться. Так же и в выборе партнера. Не все, но определенная часть людей не мыслит процесс выбора своей второй половины без участия родителей и их авторитетного мнения.
Люси тоже всегда надеялась, что Кристина одобрит её выбор. Знала, какой характер у матери, но все равно мечтала о взаимопонимании.
Ничего не получилось. Кристина, как всегда, отказалась принимать чужую точку зрения, увидела все в том свете, в каком хотела увидеть и растоптала чистую мечту Люси. Теперь, когда Дитрих вроде бы был рядом с ней, и она должна была радоваться такому повороту событий, радости вопреки ожиданиям не было.
Только разочарование и отчужденность. Не Дитрих был тому виной, совсем не он.
На него Люси совсем не обижалась. Не за что было обижаться. Просто парень никогда не сможет заменить самого дорогого человека на свете – мать.
Временами Лайтвуд казалось, что не родись она, всем было бы гораздо проще жить, вместе с ней исчезнут все проблемы, все будут счастливы и довольны.
Она ошибалась, понимала это, потому до сих пор ничего с собой и не сделала.
– Персональный хомячок? – поинтересовалась девушка, решив все же не отталкивать Дитриха своим молчанием, а поддержать разговор.
Хотя бы ради приличия. Сама знала, каково это говорить в пустоту и не получать ответа. В такие моменты чувствуешь себя феноменально глупо.
Пытаешься привлечь и удержать на себе внимание собеседника, а он по-прежнему, отчужден и ведет себя так, словно ему наплевать на все.
– Нет. Хомячки обычно толстые.
– Тебе не кажется, что мы в последнее время стали вести себя так, как будто совершенно не знакомы? Отдаляемся друг от друга.
– Мне не кажется. Всё так и есть, – решительно произнес Дитрих. – Я понимаю, почему все так, да и ты тоже понимаешь. Скорее всего, последствия стресса на фоне разногласий с родителями, гипертрофированное чувство вины за случившееся. Почему-то во всем ты винишь только себя, оттого и стараешься отгородиться от общества.
– Но, по сути, все так и есть.
– Нет. Думаю, во всем виноват я.
– С чего ты взял?
– Это же я довел твою мать. Я нагрубил ей тогда, а она решила вытащить джокера из рукава и отыграться на тебе. В войне двух идиотов обычно страдают невинные люди. Вот ты и стала такой жертвой.
– И что ты тогда ей наговорил?
– Попросил дать тебе больше свободы, аргументировав этот тем, что ты умная девочка и ошибок не наделаешь. Тебе дали полную свободу, – подытожил в конце свое не самое приятное в жизни выступление.
Дитрих не удивился бы, получив в ответ на свое признание пощечину. Он вполне этого заслуживал. Ведь с самого начала знал, на что идет и какому риску подвергает девушку, но не смог вовремя остановиться, не смог сломать свою гордыню, переступить через себя и хотя бы для вида попресмыкаться перед леди директрисой.
– Рано или поздно это должно было случиться, – отозвалась Люси, опровергнув теорию Дитриха о девушках, что всегда и во всем стараются обвинить своих парней. – Так что не думай больше об этом. Это только мои проблемы, так что и расхлебывать заваренную кашу мне тоже предстоит в одиночестве.
Официантка принесла заказ, и собеседники на время замолчали, решив, что не стоит посвящать посторонних людей в свои проблемы. Даже непроизвольно.
Они принялись за еду, тему взаимоотношений в семье пока не поднимали, чтобы аппетит себе не портить.
Придвинув к себе чашку с чаем и десерт, Люси неожиданно поймала себя на мысли, что обед у них и, впрямь, получился почти семейный. Почему именно так, она объяснить едва ли смогла бы. Мысль появилась сама собой, зажглась, как лампочка над входом в операционную. Люси давно пыталась внушить себе мысль, что Ланцы – её семья. Теперь. Но почему-то не получалось. Несмотря на дружелюбность Лоты, скупые улыбки Якоба (он, в принципе, был человеком сдержанным, вся его нежность была направлена исключительно в адрес Лоты) и попытки развеселить со стороны Керри, время от времени звонившей Дитриху по скайпу, привыкнуть к этой мысли не получалось.
