Полина
Поезд останавливается на станции, и я улыбаюсь, глядя в окно, когда вижу до боли знакомый пейзаж и собаку Марсушу. Все еще тут. Так же и провожала меня в Москву блохастая, любимец бабы Клавы, которая сидит на кассе, билеты продает.
Все знакомое, родное.
Выхожу из купе, спускаюсь по лестницам и как только оказываюсь на улице, запускаю воздух в грудь, дышу, здесь все другое, свежестью веет, а еще травой…
Иду в сторону остановки. Деньги на такси есть, конечно, но мне привычнее сесть на желтый рейсовый автобус. Проехаться и подумать.
— Полина! — неожиданный оклик и я поворачиваюсь, чтобы увидеть мамину коллегу по цеху, дородную женщину с выбеленными волосами и яркой помадой.
— Татьяна Авдеевна, здравствуйте!
— Сколько лет! Москвичка! Приехала! — обнимает меня и трясет изо всех сил. — Ну как там в столицах?
Пожимаю плечами. Что отвечать, не знаю.
— Многолюдно, — наконец, нахожусь с ответом.
— А ты расцвела, Полиночка! — окидывает меня внимательным взглядом. — Похорошела, да и одежда какая красивая…
Женщина проводит рукой по лацкану моего пиджака, смотрит в лицо очень пристально, внимательно.
— Чай, мужика себе богатого отхватила?
Понимаю, что, если не отвечу, слухи к вечеру поползут уже по всей округе.
— На работу хорошую устроилась.
Прищуривается.
— Это кем же?
Вспоминаю должность в заведении Байсарова и отвечаю частично правду:
— Менеджером.
— Это сколько же столичные менеджеры зарабатывают?!
— Достаточно.
Как раз приезжает нужный номер и я, улыбнувшись, прощаюсь с местной сплетницей.
Забегаю внутрь и занимаю место у окна. Отключаюсь от мыслей. Устала. Устала думать и хандрить, вспоминать мужчину, который отнял у меня сердце.
По дороге к нашему дому встречаю все больше знакомых лиц. В маленьких городах все соседи знают друг друга не просто в лицо, но и по именам.
Эта приятная особенность отличает мой родной край от столицы, где не особо знаешь того, кто живет за стенкой.
Воспоминания о том, как снимала квартиру у Мудаевны, вызывают легкую улыбку.
Ступаю по ухабистой дорожке, мимо пробегает малышня, звонко смеясь.
— Полька, привет! — кричит дед Михаил, выглядывая из-за забора. — Ты чего приехала-то, городская?
— Отдохнуть, родителей проведать, а вы как?
— Нормально, ты заходи на чаек, моя Глаша как раз про тебя спрашивала.
— Обязательно, спасибо!
Дохожу, наконец, до знакомой калитки и толкаю, колокольчик весело звякает, поднимаюсь по лестницам и звоню.
— Сейчас, — слышу родной голос, немного промедления и дверь распахивается.
— Поля… Полечка! Приехала, родная!
Мама с криком обрушивается на меня и прижимает к груди, обнимает сильно-сильно и я притягиваю ее к себе.
Слезы сами начинают течь из глаз ручьем.
— Мама… Мамочка… Как же я истосковалась.
— Доченька, ты чего ревешь?! — спрашивает, а сама платком нос вытирает.
— Я рада, что приехала…
Чмокает меня, на мгновение отнимает от себя и в глаза мои смотрит.
— Изменилась, дочка, изменилась… — и кричит во все горло: — Володя, Володечка, Поля приехала, радость-то какая.
Ловит меня за руку и ведет в дом.
Стоит увидеть отца, сидячего в кресле, как я подрываюсь с места, папа встает тяжело, но когда обнимает, чувствую, что руки у него по-прежнему крепкие.
— Дочка, — выговаривает с трепетом и мозолистые руки вплетаются в мои волосы, а я вдыхаю родной запах.
Это не парфюм, не дорогой одеколон, а примесь ментола и тайком выкуренных парочки сигарет, против которых всю жизнь борется мама.
Я смотрю на своих родителей. Скромную пару работяг, которые всю жизнь прожили душа в душу, ну иногда покрикивали, правда, друг на друга. На сердце у меня теплеет.
Я тоже хочу так же, чтобы раз и на всю жизнь…
Чтобы вот так вот бок о бок.
— Кушать будешь? — подрывается мама в вечном желании меня накормить.
— Нет, мам, не голодна пока.
— Ты с дороги устала, видать, да, доча?
— Немного.
— Ну тогда иди к себе в комнату, отдохни, а я нам ужин праздничный приготовлю, мяса запеку, как раз вчера получка была, купила, как сердце чувствовало…
Мама суетится рядом, такая родная, в домашнем платье, а я захожу в свою комнату. Окидываю взглядом.
Ничего не изменилось. Старый мишка на полке, моя игрушка родом из детства. Стол с учебниками, лампа, односпальная кровать в углу.
Словно в прошлое вернулась. Когда я была еще маленькой и проблем не знала, беззаботный ребенок, бегающий босиком по двору.
Подхожу к полке, забираю своего старенького мишку с потертым носом, и как есть в одежде заваливаюсь на кровать.
Прижимаю игрушку к груди, зарываюсь лицом в мягкий серый ворс, прикрываю глаза и лежу не двигаясь.
Постепенно солнечные лучи перестают проникать сквозь незашторенное окно, и комната погружается во мрак.
Я словно нахожусь на периферии сна и яви, когда дверь в мою комнату открывается и полоска света падает на мою постель.
Отлипаю от своего мишки и моргаю, ощущая, что реснички мокрые и слипшиеся, прищуриваюсь, так как свет бьет по глазам, очерчивая лишь силуэт того, кто замер в дверном проеме…
Моргаю раз, другой и взгляд проясняется. Мама тихонечко входит в комнату и прикрывает за собой дверь.
Свет от луны проскальзывает в комнату и развеивает темноту, поэтому я довольно хорошо вижу выражение лица, обеспокоенное, печальное.
Мама проходит к моей кровати и садится рядом. Поворачивается ко мне, замечает моего мишутку и поправляет игрушку, добродушно фыркнув.
— Маленькая моя… Ты у меня всегда была хорошей девочкой, прилежной… Вот так вот и в детстве спала, прижимая игрушку к груди, когда тебя обижали, когда думала о своих детских проблемах и переживала из-за склок с соседскими девчонками…
Улыбаюсь уголками губ. И вправду. Дом — это дом. И пока родители рядом, ты ощущаешь себя в безопасности.
Вздыхаю и мама кладет мозолистую руку мне на голову, гладит мои волосы.
— Спишь? — спрашивает шепотом.
— Нет, мам, — отвечаю охрипшим голосом.
— Знаю, — говорит тихонечко, делает паузу, накручивает мой локон на палец. Ровно так же, как в далеком детстве, — а теперь расскажи мне, дочка, что у тебя случилось.
— Мам…
— Не ври. Ты не умеешь.
Резко поворачиваюсь к маме. В таком освещении ее глаза блестят и очертания лица лишь угадываются. Обстановка располагает к тому, чтобы я действительно призналась во всем.
— Не бойся, Полечка, что бы ни приключилось, мы с отцом поддержим, не осудим, я же вижу, что гложет тебя что-то, материнское сердце не обманешь, я чувствую…
В груди начинает печь, горло сковывает спазм, и я отчего-то даже слова выдавить не могу. Плачу беззвучно, а мама проводит по моей щеке рукой, стирает слезы.
Не выдерживаю, подрываюсь, сажусь на кровати и
