Ознакомительная версия.
— Мне очень жаль! — Жаль?
— Не профессора, а то, что я выдал тебя Акселю. — Я пригубил сок.
— Но я тебе отомстила.
— Каким образом?
— Сказала Акселю, что уехала в Лондон, потому что позволила его лучшему другу соблазнить себя!
Она говорила очень быстро. Но я все понял. Ведь я уже знал это. Однако мое удивление было искреннее. Я был поражен, что она сама рассказала мне об этом.
Наклонившись над столиком, Анна жадно пила сок. Шляпа съехала немного набок. Сверху на ней была пришита пуговица. Это выглядело глупо. Особенно теперь, когда шляпа съехала на одно ухо. Анна выпрямилась, над верхней губой у нее краснела полоска сока. Мне захотелось провести по ней пальцем.
— Почему ты это сделала?
— Во-первых, чтобы отомстить тебе. А во-вторых, хотела, чтобы Аксель от меня отказался.
— А почему ты сообщаешь мне об этом?
— Потому что тебе полезно это знать.
— Не лучше ли прямо сказать Акселю, что ты его не любишь?
— Нет, потому что это не соответствует истине.
— Замечательно! Ты не хочешь выходить за него замуж, но любишь его. Получается так?
— Да. Все, кто знает Акселя, любят его. Ты разве не любишь?
— Это другое дело.
Она перебирала что-то, что лежало у нее на коленях. Кажется, это были перчатки.
— Что ты думаешь обо мне? — спросила она едва слышно.
Что я думаю о ней? Как, интересно, я мог бы объяснить, что я думаю о ней?
— По-моему, ты не… Не для меня. И было бы лучше, если б…
— Если б ты уехал, а я вышла замуж за Акселя?
Ее ресницы отбрасывали на щеки длинные тени. Выпуклый лоб. Гордый нос. Впадинка на верхней губе. Я весь налился тяжестью. От страсти. От желания обладать ею. Услышать от нее совсем не то, что она сказала сейчас. Чтобы она в съехавшей набок шляпке, обхватив меня обнаженными руками и ногами, шептала мне безумные слова.
Я хотел предложить ей уйти в другое место, где было бы поменьше народу. Но не осмелился, а потом было уже поздно.
Анна положила на столик обнаженные руки ладонями вверх, словно ждала, что в них что-то положат. И сказала тихо, не спуская с меня глаз:
— Эта Карна, которая умерла от родов, много для тебя значила?
Какие глаза! Да видел ли я их когда-нибудь раньше? Незащищенные. Правое веко чуть-чуть дрожало. А зрачки… Темные, пронзительные.
За спиной у Анны стояла пальма. Узорчатая тень от ее листьев падала Анне на щеку и на плечи. Словно кто-то расцарапал ей щеку когтями, оставив этот черный шрам.
Я не поднимал глаз от столика.
— Не знаю, — прошептал я, и томительное желание пристыженно покинуло меня.
— Ты встречался с ней в то же время, что и со мной?
— Нет.
— Ты лжешь и сам это знаешь.
Мы смотрели друг на друга, но не смогли стать врагами. Я взял свою салфетку и нагнулся к Анне через столик. Послюнив салфетку, я осторожно вытер красную дугу, оставшуюся у нее на губе от сока.
Анна крепко зажмурила глаза и не двигалась. Потом откинулась на спинку стула и снова уставилась на меня.
— Ты встречаешься с одной женщиной, любишь другую и вместе с тем находишь странным, что я люблю Акселя, но не хочу навсегда связать с ним жизнь и войти в его семью?
— Как раз в этом нет ничего странного.
За окном с криками прошла веселая компания. Я воспользовался поводом, чтобы оторвать глаза от Анны и выглянуть в окно. Но это длилось недолго. Деваться мне было некуда.
Анна пила сок. И снова у нее над губой появилась красная полоска. Я хотел улыбнуться, но не смог.
— Помнишь, мы сидели в парке и ты сказал, что любишь меня? — очень быстро спросила она.
Я кивнул.
— И после этого ты пошел прямо к ней?
— Нет.
— Почему «нет»?
— Анна! — взмолился я.
— Разве мужчины не всегда одной женщине говорят, что любят ее, а идут к другой?
— Я не могу отвечать за всех мужчин…
— Ответь за себя.
Кровь бросилась мне в лицо. Мне захотелось ударить ее. Навалиться на нее всей тяжестью и остановить слова. Держать ее, пока она не затихнет.
— Наши… наши отношения такие неопределенные, — проговорил я.
— Объясни, что ты имеешь в виду!
— Это не так просто.
— А ты попытайся.
Мне следовало знать, что на нее можно положиться. И рассказать ей все. Даже то, что самому было непонятно. Но я не смел подвергнуть себя такому риску. Не смел? Значит, у меня было что терять?
— Во-первых, Аксель… — начал я.
— Аксель — это мое дело.
— Он мой друг.
Анна наблюдала за мной из-под приспущенных век. Почему у нее такой игривый вид? Слишком игривый для профессорской дочки. Боже мой, ведь она флиртует со мной! Она молчала. Мы по-прежнему смотрели друг другу в глаза. Мне даже показалось, что она не слышала моих последних слов.
Вдруг она прошептала:
— Помнишь Пера Гюнта? Великую Кривую? Помнишь, какой крюк пришлось сделать Перу?
Я глотнул воздуха.
— Прекрасно помню. Но что ты хочешь этим сказать?
— Ты говоришь одно, а делаешь другое. И хочешь при этом, чтобы все было хорошо. Боишься оказаться замешанным…
— Это ложь!
Я начал подумывать, как мне сбежать отсюда. Сбежать от Анны. От ее слов. Я с тоской поглядывал на дверь, когда кто-нибудь открывал ее и выходил на улицу.
— Значит, все, что ты говорил мне о своих чувствах, было пустой болтовней…
— Нет! — прервал я ее.
— Чего же ты хочешь, объясни.
— Хочу, чтобы тебе было хорошо. Тебе и Акселю..
Анна беззвучно, одними губами, повторила мои слова. Глаза ее медленно налились слезами. Она начала протаскивать перчатки через сжатую руку. Один раз, другой, третий… Одним и тем же нервным движением. Я продолжал считать. Шестой. Седьмой. Я еще мальчиком любил считать, когда боялся, что мне что-то угрожает. Это был своеобразный ритуал. Я считал все подряд. Чтобы остановиться на заранее определенной цифре и почувствовать себя в безопасности. Я всегда точно знал цифру, которая поможет мне спастись.
Когда Анна досчитала до своей цифры и перестала протаскивать перчатки через сжатую ладонь, я сказал:
— Жизнь — это совсем не то, что о ней написано в книгах.
— Ты так думаешь?
Что еще она могла бы сказать?
— А Карна? А ее ребенок? Ведь он жив, правда?
Ей все известно! Я должен был понять это, как только она появилась в дверях! Аксель все рассказал ей. Или она сама догадалась, когда он поведал ей о Карне и ее ребенке. Ну что ж, пусть так! Хуже уже ничего быть не могло.
— Да, ребенок жив, — подтвердил я.
— И ты хотел скрыть это от меня? Твоим словам грош цена!
Это было уже некрасиво. Любовь не должна быть такой! Не должна превращаться в отвратительный допрос в кафе!
— Я не хотел досаждать тебе этим…
Ознакомительная версия.
