ЧАСТЬ V
Однажды, в знойный августовский полдень 1970 года, Александра вышла из квартиры, чтобы забрать Бобби, гостившую у подруги. Обычно по средам они отправлялись прямо в танцкласс на другом конце города. Александра наблюдала за занятиями дочери или коротала время вместе с другими мамашами, но в этот день Бобби неважно себя чувствовала, и они отправились домой.
Александра ощутила присутствие чужой женщины в квартире, не успев переступить порог: до нее донесся запах незнакомых духов. Она окликнула Бобби, но было уже слишком поздно. Девочка отбросила в сторону сумку с балетным костюмом и устремилась бегом вверх по винтовой лестнице, ища своего папочку.
Александра бросилась за ней. Дверь в спальню распахнулась раньше, чем она добралась до площадки, и жуткое, мучительное молчание, наступившее в квартире, оглушило ее громче, чем колокола на соборе Святого Патрика.
Они сидели на кровати, обнаженные и словно окаменевшие. Девица оказалась миниатюрной блондинкой с маленькими вздернутыми грудями и пылающими щеками. На ее коже тут и там поблескивали ручейки пота. Андреас был бледен, его полный ужаса взгляд был прикован к Бобби.
Александра схватила дочь за руку, силой вытащила ее в коридор и завела в детскую.
– Оставайся здесь, солнышко.
Бобби заплакала.
– Побудь у себя в комнате. Я скоро вернусь.
Она заперла дверь и опустила ключ в карман юбки.
В хозяйской спальне царила суета: любовники торопливо натягивали на себя одежду. Александра схватила чулки и туфли незваной гостьи и подняла их высоко в воздух.
– Убирайся отсюда немедленно, – тихо и грозно скомандовала она.
– Мои туфли… – блондинка протянула руку.
– Там обуешься, – Александра прошла к открытому окну и вышвырнула их наружу.
– Ты с ума сошла! – заорал Андреас. – Ты же могла убить кого-нибудь!
Александра не обратила на него внимания.
– Разве я не велела тебе убираться? – осведомилась она, обращаясь к девушке.
Та выскочила из спальни и молнией пролетела по квартире.
– Он мне не говорил, что у него ребенок! – пронзительно закричала она уже у входной двери. Дверь захлопнулась с грохотом, прокатившимся по всему дому.
Из коридора до Александры доносился плач Бобби, но она повернулась к Андреасу, стараясь унять охватившую ее нервную дрожь.
– Я многое терпела, Андреас, – сказала она дрожащим голосом. – Я знала о твоих изменах и мирилась с этим; почти все свое свободное время ты проводил с Дэном и Фанни, но только не со мной; все, что с тобой происходит, хорошее или плохое, ты скрываешь от меня… – Слезы жгли ей глаза, но она сдерживала их. – Всему есть предел. Это конец.
Андреас упрямо выдвинул вперед подбородок.
– Я понятия не имел, что вы с Бобби вернетесь домой.
– Это очевидно.
Он двинулся к двери.
– Дай мне поговорить с ней.
Александра преградила ему путь.
– Не смей даже близко к ней подходить! Я заперла Бобби в ее комнате, и она останется там, пока ты не уйдешь.
– Прочь с дороги!
Он оттолкнул ее, подбежал к двери Бобби и нажал на ручку. За закрытой дверью детский плач перешел в испуганный рев.
– Все хорошо, солнышко, – окликнул ее Андреас из-за двери. – Не плачь, Бобби, все хорошо. – Он повернулся. Александра стояла у него за спиной. – Дай мне ключ! – потребовал он.
– Ни за что. Ты в таком состоянии, что напугаешь ее.
– Дай мне ключ!
– Нет!
Андреас в бешенстве протопал вниз по лестнице в ее мастерскую и, как бешеный зверь, принялся громить помещение, разрывая холсты руками и разбивая скульптуры об пол. Гипс, глина и терракота кусками раскатились по полу, пыль облаком повисла в воздухе. С треском, похожим на выстрелы, ломались деревянные рамы, стеклянные банки с карандашами, кистями и грифелями разбивались со звоном. Андреас уже готов был схватить упакованную картину, стоявшую в дальнем углу, когда его остановил звенящий от гнева голос Александры:
– Посмей только прикоснуться к этой картине, Андреас, и я богом клянусь, ни меня, ни Бобби ты больше никогда не увидишь!
Она слишком поздно заметила взметнувшийся в воздух кулак, не успела уклониться… удар отбросил ее к двери, свалил с ног.
Когда зрение вернулось, нечеткое и расплывчатое, она с трудом различила его бледное перепуганное лицо, склонившееся над ней.
– Не беспокойся, – пробормотала она сквозь стиснутые зубы, – со мной все в порядке. Ты меня не убил.
– Я не хотел, – проговорил он, запинаясь. – Али, я…
Она поднялась на дрожащие, непослушные ноги, не желая демонстрировать ему свою слабость.
– Прощай, Андреас.
Позже, когда Бобби немного успокоилась, а Александра поцелуями осушила ее слезы, они спустились вниз, легко поужинали, а потом прошли в библиотеку.
– Посиди здесь немножко, милая, пока я кое-что принесу из мастерской.
– Не запирай дверь, мамочка!
У Александры разрывалось сердце.
– Больше не буду, честное слово.
Она вернулась действительно минуту спустя с завернутой в упаковочную бумагу картиной, той самой, которую не дала Андреасу уничтожить несколькими часами ранее.
– Давай повесим ее вместе, хорошо?
Пальцы у нее дрожали, когда она разрывала коричневую оберточную бумагу.
– Что это, мамочка?
Девочка осторожно, уважительно, как учила ее мать, прикоснулась к холсту.
– Для меня это самая важная картина из всех, что я успела написать за свою жизнь. – Александра выпрямилась и оглядела стену. – Пожалуй, мы повесим ее вон там, над камином.
Бобби закусила нижнюю губку, изучая туманные силуэты и маленькую сияющую фигурку в середине холста.
– Не понимаю, что здесь нарисовано, мамочка.
– Да, детка, – тихо откликнулась Александра, – тебе пока трудно это понять. Но когда-нибудь я тебе объясню.
Бобби перевела взгляд на мать.
– Почему эта леди была в твоей постели с папой?
До чего же мучительно смотреть в эти невинные серо-зеленые глаза, похожие на твои собственные, словно зеркальное отражение!
– Они… играли.
– А почему вы с папой так рассердились?
Александра протянула руку и взъерошила мягкие кудряшки.
– Давай повесим картину.
Нижняя губка ее дочери задрожала.
– А когда папочка вернется домой?
Четыре дня и ночи Александра ждала его. «Я та пресловутая жена, которая, – думала она, – готова простить все, что угодно, ради своего ребенка». Внешне она держалась как обычно ради Бобби.
– Конечно, папа вернется домой, солнышко. Он уехал по делам на несколько дней, вот и все. А теперь поторопись и доедай свой завтрак.
«Пусть он хоть позвонит, – молилась Александра. А потом: – Пусть он вернется».
