— А ты не мог бы объяснить, что это значит? — тихо, чтобы не напугать и не обидеть ребенка, спросила Маша.
Андрей поставил на пол увесистый рюкзак:
— Здесь Митины вещи. Идем, я все тебе объясню.
На кухне, прикрыв дверь, Андрей рассказал, что задолго до встречи с Машей у него был роман с некой Лизой — матерью Мити; они не общались несколько лет, но сегодня его бывшая девушка объявилась, сказала, что она попала в больницу и, поскольку ей не с кем было оставить ребенка, попросила передержать их сына Митю до ее выписки из больницы.
— Что значит «передержать»? — изумилась Маша. — Он что — кот или собака?
— Не цепляйся к словам, — вздохнул Андрей. — Поверь, для меня самого это оказалось полной неожиданностью. Но не мог же я ей отказать!
— А когда вы с ней… — Маша запнулась.
— Мы расстались с ней до Митиного рождения и уж, конечно, задолго до тебя! — заверил Андрей. — Кстати, Мите почти шесть лет, он просто выглядит значительно младше.
Маша смотрела на мужа с недоверием — разве в жизни у нормальных людей бывают такие киношные мелодрамы?
— Так это твой ребенок?
Ответ мужа удивил ее не меньше, чем, собственно, вся ситуация.
— Наверное, мой, — пожал плечами Андрей. — То есть, если тебя интересует, может ли он быть теоретически моим, то — да, теоретически может. А практически я не выяснял. Но в его свидетельстве стоит моя фамилия.
— А почему я узнаю об этом только сейчас?
— Да потому, что я сам о существовании Мити узнал недавно. Ну прости, Маруся. Так что, можно его оставить у нас, пока Лизу не выпишут из больницы?
Маша вышла в коридор. Митя сидел на своем рюкзаке посреди прихожей как в зале ожидания — встревоженный и немного потусторонний. Рядом с ним бегал веселый Макс и орал, стараясь обратить на себя внимание.
Маша вздохнула — ну не выставит же она этого ребенка за дверь и не пошлет его сдавать генетический тест; тем более что мальчик ни в чем не виноват, чьим бы ребенком он ни был. Маша вдруг словно услышала голос бабушки Тани и ее излюбленную фразу: «Самая большая ценность, Маруся, это люди!». А еще Таня считала, что чужих детей не бывает.
В это время Макс подскочил к Мите и начал сталкивать его с рюкзака. Митя разинул рот, явно готовясь зареветь.
— Так, дети, успокоились! — успокаивая и себя тоже, сказала Маша. — Макс, познакомься с Митей. Он пока поживет у нас!
В тот вечер, укладывая Митю спать, Маша подумала, что ребенок какой-то заброшенный — он плохо развит для своих лет, скверно говорит.
Андрей словно услышал ее мысли и усмехнулся:
— Боюсь, что из Лизы вышла не слишком ответственная мать. Она всегда была эксцентричной, а если говорить прямо — шизанутой на всю голову, с закидонами то в индийские религии, то в веганство, то в эзотерику. Да пусть бы и закидывалась, куда хочет, только бы ребенком занималась, но… Ты сама все видишь.
Маша видела — худой, замкнутый Митя был антитезой ее собственному, развитому не по годам сыну.
Через пару недель мать Мити выписали из больницы, но это не решило проблемы. Выяснилось, что у Лизы возникли временные сложности с жильем, потом с работой, затем с личной жизнью. В итоге Митя по-прежнему жил у Маши с Андреем этаким «сыном полка» (заботы о Мите легли на Машу, потому что Андрей все так же пропадал в разъездах).
«А я теперь, значит, как радистка Кэт с двумя младенцами! — улыбалась Маша, — ну дела!»
Итак, Андрей занимался карьерой, его бывшая девушка личной жизнью, а Маша — домом и детьми.
Через полгода выяснилось, что непутевая Митина мать выходит замуж за какого-то американца и уезжает в Америку.
— Жалко пацана с этой дурехой отпускать, — вздохнул Андрей, — тем более в Америку.
— Жалко, — согласилась Маша.
За то время, что Митя жил с ними, он начал хорошо говорить и (что казалось Маше особенно важным) стал куда более открытым, улыбчивым. Он привык к ней, к Андрею и Максу. И вот теперь отправить его неизвестно куда?
— Да ну нафиг эту Америку, — предложила Маша, — давай оставим его у нас?
Предложенное Машей решение мать Мити тут же приняла и вскоре умчалась за океан в поисках счастья. Иногда Лиза звонила, интересовалась делами сына, а потом опять надолго исчезала. Такая ситуация устраивала всех — и саму Лизу, и Машу с Андреем, и Митю (он давно называл Машу матерью и не чувствовал себя обделенным материнской любовью).
Митя вообще удивительно быстро освоился в семье Маши и Андрея, словно бы с самого рождения жил с ними.
С годами Митя все больше внешне походил на Андрея (ни Маша, ни сам Андрей не считали нужным проводить какие-то генетические экспертизы, поскольку относились к Мите, как к родному ребенку, не делая между ним и Максом никаких различий).
Братья росли дружными; Маша все время говорила мальчишкам, что они должны во всем поддерживать друг друга. Единственная серьезная ссора у них возникла лишь в раннем детстве из-за спора по поводу того, какую спортивную секцию им надо выбрать. Мальчишки яростно выясняли, что лучше — футбол или хоккей, и, не придя к согласию, душевно наваляли друг другу. Увидев насупленных сыновей — у одного фингал под левым глазом, у другого под правым (для гармонии, что ли?), Маша вздохнула. «Так, спорщики, я поняла, что вопрос принципиальный. Значит, один будет ходить на хоккей, другой на футбол. Еще раз подеретесь — сама поставлю вам еще по фингалу. Ясно?»
Митя с Максимом загудели, как растревоженный улей — ясно-о-о…
И вот — футбол, хоккей, уроки, обеды, стирка, собрать мужа в дорогу, встретить мужа из командировки… Среднестатистическая русская женщина, укорененная в семью, вполне себе многорукий Шива — она и повар, и учительница (Ну-с, охламоны, у кого какие двойки сегодня? Что задали по математике?), и докторица (У Мити опять ангина, надо лечить!), секретарь при муже (Андрей, я отредактировала твой репортаж, взяла тебе билеты на завтрашний рейс).
Жизнь Маши летела по заведенному кругу: приезды-отъезды мужа, детские простуды, школьные уроки, родительские собрания; измерялась сменой учебных годов и размеров одежды-обуви стремительно подрастающих мальчишек, но однажды привычное течение ее жизни прервалось.
В Петербурге умерла мама Вера, а вслед за нею, через полгода, ушел из жизни отец Маши.
Слезы, похороны, осознание своего непоправимого несчастья, когда понимаешь, что отныне твоя жизнь изменилась, погрузила тебя в сиротство. Твоих родителей больше нет, теперь ты — старшая, ты стоишь на краю бездны и защищаешь от нее своих детей, так же, как защищали тебя твои родители. Щемящая, рвущая душу нежность и горчайшее чувство вины за то, что им доставалось так мало твоего времени и тепла; недоговорила, недолюбила, недодала, теперь не исправить.
Таня, мама, отец — всех унес солнечный ветер.
С уходом родителей Петербург опустел, Маше больше не к кому было приезжать. Ее старшие братья тоже разъехались по свету; один из братьев стал пианистом и уехал в Европу, другой стал хирургом и работал главным врачом той самой больницы в Сибири, где когда-то работала доктор Татьяна Свешникова.
Вскоре после похорон отца Маша как-то приехала в родительский дом в Павловске; открыла калитку, прошла по дорожке к дому, села на крылечке. Сердце кольнуло — как выросла трава, и сад выглядит таким заброшенным (оно и не удивительно — в последнее время родители болели и долго не приезжали на дачу).
Летний, мягкий вечер наплывал на сад, розовые всполохи заката расцвечивали лес.
Маша посмотрела на веранду — вот здесь, за этим столом, мама обычно сидела со своей старой печатной машинкой и переводила очередной роман, здесь же Таня читала книги, подливая себе чай из пузатого цветастого чайничка, а вот там, чуть поодаль от них, папа раскладывал грибы, которые приносил с утренней грибной охоты из леса.
— Таня, спой мне! — прошептала Маша.
Но только кузнечик заиграл на скрипочке в саду, да первое, еще не успевшее налиться яблочко с мягким стуком упало и закатилось в траву.
