Она остановилась как вкопанная, и взгляд её глаз едва не сравнял меня с землей. Шок. Боль. Это я их вызвал. Но так лучше. Лучше, чем затаскивать её на дно за собой. Лучше, чем если она меня бросит.
— Ты серьёзно, да? — прошептала она.
Пайпер заскулила, бросив плюшевую змейку к моим ногам. Я отбросил её пинком.
— Не сейчас, Пайп, — тихо сказал я. — Ты всё равно собиралась уйти. С таким же успехом можно сделать это сейчас, — продолжил я.
Она приподняла подбородок и прерывисто вдохнула.
— Окей.
— Просто окей?
Почему я не мог оставить её в покое? Я получал то, чего хотел. Лина уйдёт. Она будет в безопасности от всех тех вещей, от которых я не мог её защитить. А я смогу вернуться в тот ад, в котором пребывал до неё. И всё же я подначивал её, пытался заставить её разделить ответственность за этот колоссальный провал.
Она не сказала мне ни слова, не клюнула на наживку. Она просто ушла.
Я последовал за ней в спальню и смотрел, как она достаёт чемодан из моего шкафа.
— Мне жаль из-за того, как всё сложилось. Ты, наверное, испытываешь облегчение.
Её челюсти сжались, отчего впадины под скулами сделались ещё более выраженными. И всё равно она ничего не сказала, умело расстёгивая молнию чемодана и кладя его на постель в раскрытом виде.
Пайпер запрыгнула на скамеечку в изножье, затем на матрас, где принялась обнюхивать чемодан Лины.
— Её тоже лучше забери. Я сейчас не могу ей заниматься, — сказал я, показывая на собаку.
Взгляды, которыми они обе меня наградили, заставили меня почувствовать Королём-Засранцем всей Планеты Засранцев.
Лина положила руки на свои бёдра.
— Ладно. Я почти поверила. Я купилась на твои слова вот до этого самого момента.
— Какого момента?
Она показала на Пайпер.
— Ты любишь её, идиот.
— Нет.
Лина открыла ящик тумбочки и достала небольшую стопку бумаг.
— Ты купил ей скамеечку, чтобы она могла запрыгивать на кровать. У тебя есть целая корзина игрушек для её развлечения. Ты одеваешь её в свитерки, чтобы ей было тепло на улице. Ты её любишь.
— Это не любовь. Это забота, и я исчерпал свои возможности. У меня нет сил заботиться о ком-то или о чём-то.
«Включая меня самого», — безмолвно добавил я.
— Хрень собачья.
— Разве ты не понимаешь? — мой голос хлестнул подобно удару кнута. — Я не могу о ней позаботиться. Я не могу защитить тебя. Чёрт, я даже себя не смог защитить.
Лина бросила бумаги на кровать и с вызовом шагнула в мою сторону.
— Для галочки, сейчас ты отталкиваешь меня, а я никуда не ухожу.
— Я не хочу, чтобы ты оставалась, — эти слова обжигали мой язык подобно кислоте.
— Кого ты не защитил, Нэш? — тихо произнесла она.
Пайпер свернулась тесным комочком в чемодане и прикрыла хвостиком нос.
— Ты забыла про камень, который кто-то бросил в твоё окно прошлой ночью?
— Никто не пострадал.
— Нельзя сказать то же самое про женщину на бл*дском ИВЛ в реанимации. У неё есть муж и два сына, гадающие, что они будут делать, если она не очнётся.
Лина сделала ещё один шаг вперёд. Она была слишком близко. Мне пришлось сжать руки в кулаки вдоль боков, чтобы не схватить её и не прижать к себе.
— Это напомнило тебе о твоей маме? — тихо спросила она.
— А как, бл*дь, это могло не напомнить? Это случилось на том же участке дороги, буквально в двухсот метрах от того места.
— Детка, — прошептала она, медленно пододвигаясь ближе, как будто я был какой-то перепуганной бл*дской лошадью.
— Не надо, — прошипел я.
— Ты не можешь добраться вовремя, чтобы спасти всех, — сказала она.
— Я никого не могу спасти. Мне правда нужно, чтобы ты ушла, Лина. Пожалуйста.
Её глаза выглядели остекленевшими, и когда она кивнула, её серёжки блеснули, как золотистые вспышки солнечного света.
— Хорошо. Ты устал. У тебя был ужасный день. Я дам тебе немного уединения. Я сегодня останусь с Ноланом в соседней квартире. Мы поговорим завтра, когда ты немного поспишь.
— Ладно, — прохрипел я. Я пообещал бы ей что угодно, лишь бы она ушла, пока я не сломался и не прикоснулся к ней.
Я оставался на прежнем месте, будто прирос к полу, пока она собирала в чемодан немного вещей, затем катила его мимо меня. Я слышала, как она вошла на кухню и выключила конфорку. А затем я слушал, как входная дверь открылась и тихо закрылась.
Она ушла.
И я остался один.
Но вместо облегчения меня накрыла волна паники, сокрушившая меня под собой и загоняющая в свои глубины.
Она ушла.
Я заставил уйти женщину, в которой нуждался, которую я любил.
Я вышел из спальни — вид постели, которую мы делили, вызывал у меня тошноту. Я любил её. Я знал это уже некоторое время. Может, с того самого момента, как обнаружил её на лестнице. Я хотел её. Нуждался в ней. А теперь я выбросил её прочь.
Но это было правильно, не так ли? Она заслуживала лучшего, чем просто быть чьим-то костылём, перепихом для эмоциональной поддержки. Она заслуживала чего-то настоящего и хорошего. А я этого предложить не мог. Не вот так.
Пайпер сидела у входной двери и жалобно скулила.
Я накрыл ладонями голову и пошёл в спальню, пока тиски на моей груди сжимались уже до боли. Я заметил бумаги, оставленные Линой, и поднял их. Они были из собачьего приюта. Это было заявление на заведение питомца15. На клейком листочке сверху размашистым почерком Лины было написано: «Она твоя. Сделай это официальным».
Это ощущалось как удар кулаком под дых. Я бросил бумаги и вышел обратно в гостиную. Растение на окне привлекло моё внимание. Растение Лины. Когда она въехала, растение состояло лишь из глянцевых листьев, но теперь оно покрылось изящными белыми бутонами-колокольчиками.
Ландыш, сообразил я.
Мамин любимый.
— Бл*дь.
Глава 44. Глазная вода
Лина
Я толкнула наружную дверь и вышла в дождливую ночь на главной улице. Капли ударяли меня по голове, пропитывали мою кофту. Но мне было плевать. Я была сердитой, обиженной, расстроенной и сбитой с толку. И ещё голодной. Поэтому в кино женщины с разбитыми сердцами всегда едят мороженое прямо из контейнера?
Чувствовать холодные жалящие удары каждой капли было лучше, чем чувствовать, как моё дурацкое сердце раскалывается на щепки.
Вот. Вот что я получила за то, что была уязвимой. Я открылась. Я сделала первый шаг. И меня ударили кулаком по проклятому сердцу. И именно это я и предсказывала. Я винила Наоми. Самодовольным женщинам, выходящим замуж, нельзя доверять. Как и сексуальным угрюмым соседям с отличными задницами и героическими шрамами.
Я знала это. И всё же вот она, я, прогуливаюсь под ледяным дождём после того, как испекла бл*дский кукурузный хлеб.
Нэш страдал, и это опустошало меня в такой манере, с которой я не была готова справиться. Но я не могла его исправить. Я не могла вскрыть эти его раны и заставить его исцелиться.
Я могла лишь пойти на дурацкую прогулку под дурацким дождём, чтобы моя дурацкая глазная вода смешалась с дурацкой водой с неба.
Прерывистое рыдание вырвалось из моего горла.
Если он не передумает, если он не осмелится выбраться из своего чёрно-белого мышления и не встретится со мной в серой зоне, я потеряю его навсегда. И мысль о такой вероятности была ужасающей. И глупой. Мы едва знакомы, и я плакала под проклятым дождём из-за мужчины, который вышвырнул меня из своей квартиры.
«Или же мы знали друг друга лучше всех остальных?» — перебил тот назойливый внутренний голосок.
— Ненавижу испытывать чувства, — пробормотала я, обращаясь к пустой сырой улице.
Все остальные находились дома или в помещении, грелись, были счастливы и ели горячую еду. А я снова осталась снаружи.
Я двинулась вперёд, скрестив руки на груди и сгорбив плечи от холода. Я едва успела миновать тёплое свечение витрины «Виски Клиппера», когда услышала, как дверь, ведущая к квартирам, распахнулась.
