Она с тревогой посмотрела на него, ведь ее волновало только одно, насколько изнуренным и усталым он выглядит. Это потом она начнет думать о другом. Она понимала, что он всецело поглощен осуществлением своего плана – во что бы то ни стало добиваться счастья для своей страны. И думал он сейчас только об Ирландии. В ответ Ирландия, со своей лицемерной и надуманной жестокостью, уничтожает преданного ей лидера, который доведен до такого состояния, что скоро умрет от изнеможения – а это равносильно его убийству.
Но нет, не Ирландия, а она, Кэтрин, вот кто убивает его. При помощи супружеской измены.
Не один мистер Гладстон виноват в этом.
Из Рима пришел эдикт, которого не посмел бы ослушаться ни один из ирландских священников и епископов. Народ, наверное, стал бы бороться против этого эдикта. Но люди не забывали о том, что их лидер был безумно влюблен, и не считали его таким рьяным католиком, как они. И их мощная религиозная закваска забродила в них.
«Все католики, – думала Кэтрин, ворочаясь в постели и глядя на мерцающую луну, медленно проплывающую над темной полоской моря, – сейчас желают одного – его гибели. Если бы Парнелл умер, они устроили бы ему пышные похороны. Но на живого и опороченного в их глазах близостью женщины они обрушатся со всей неистовой жестокостью, на какую только способны из-за своего эмоционального безумия и невежества».
Она всегда понимала это, однако Чарлз почти убедил ее в том, что они для него не имеют никакого значения, в отличие от нее.
Теперь, словно воочию видя его усталое, бледное лицо, склонившееся над листами бумаги и освещаемое тусклым светом лампы, она разобралась, что к чему. Он никогда не одержит победу над своим двойным «я». Он вечно будет преступником и для первой и для второй половины своего «эго». Такое положение было слишком непосильным, чтобы можно было вынести его.
Но ей надо вынести! Она должна! И Кэтрин спустилась вниз приготовить кофе. Дожидаясь в холодной кухне, когда закипит вода, Кэтрин вспоминала о тех далеких ночах, когда она в ожидании его готовила для них еду на огне в камине своей спальни, а потом они сидели вдвоем, наблюдая за полыхающими поленьями, а после предавались восхитительным любовным переживаниям.
То время показалось ей истинным счастьем, несмотря на тревоги и постоянные разлуки. Она вспоминала об их тайных прогулках у реки, о белой розе, которую она когда-то обронила, – ее засушенные лепестки она позднее обнаружила в конверте, который он носил во внутреннем кармане сюртука… она вспоминала об их тайных свиданиях в отелях, о том, как Он украдкой подавал ей в парламенте знак, известный только им двоим, и они незаметно уходили оттуда. Даже смерть малышки Софи теперь, казалось, обретала совершенно особенную и пьянящую, счастливую ауру.
И вот им снова предстоит неравная борьба, а ведь оба постарели на десять лет и устали от постоянного напряжения в своем стремлении быть вместе.
Но сейчас они были рядом. Она пригладила волосы, постаралась сделать спокойное лицо и внесла поднос с кофе к нему в кабинет.
Увидев ее, он поднял глаза от бумаг.
– Почему ты не спишь?
– Ты же знаешь, я не могу уснуть без тебя. Вот, выпей немного кофе. Вижу, ты уже много написал.
– Да. Но надеюсь, что большая часть этого мне не понадобится. Останься со мной, Кэт. Сядь возле камина.
– Там Гроуз. – Она осторожно коснулась спящего пса носком атласной домашней туфельки.
– Гроуз, конечно, изо всех сил старается, но он не может избавить меня от одиночества. – Он откинулся на стуле и пристально посмотрел на Кэтрин. – Только ты можешь это. Разве это не прекрасно, Кэт? Что я нашел единственного человека на всем белом свете, который способен для меня что-то сделать?
– И, несмотря на это, ты оставляешь этого единственного человека спать в одиночестве.
– Не сердись на меня. Ведь ты не сердишься, правда? Я вижу это по озорным искоркам в твоих глазах. – Он отшвырнул перо. – Думаю, нам не стоит больше оставаться здесь.
Вот так она выиграла несколько часов, хотя спускалась к Чарлзу совсем не за этим. Но сейчас, ощущая на груди тяжесть любимой головы и прислушиваясь к яростным порывам ветра, рвущегося в оконные рамы, она еще сильнее чувствовала уют теплой постели и испытывала знакомое чувство победы от того, что сохранила еще немного их счастья, которое словно бы собирало силы, чтобы противостоять самым холодным и пронизывающим ветрам.
Собрание началось на следующей неделе в 15-м зале парламента.
На членов ирландской национальной партии, большинство из которых долго и тщетно боролось за свое освобождение из тюрьмы, письмо мистера Гладстона произвело разрушительное воздействие. Эти люди почувствовали себя обманутыми, преданными, униженными. Ведь победа маячила совсем близко, а теперь ее снова вырвали из их рук. Гомруль, который, как всем казалось, мог провести только мистер Гладстон, теперь отступил назад, подобно миражу. И все по вине их лидера с его роковым пороком – с фатальной, одержимой любовью к женщине!
Не то чтобы большинство из этих людей вели примерный образ жизни. Нет! Но мистер Джон Морли сделал ядовитое замечание:
– Зачем членам ирландской партии втягивать своих избирателей в разговоры о неосторожных браках?
Однако эти люди были не дураки, чтобы рисковать своим будущим ради женщины. Они выслушали страстное заявление мистера Парнелла и посочувствовали ему.
– Жизнь просто невозможна без поддержки женщины. Даже святые нуждаются в них. И вы никогда не заставите молодых людей пожертвовать собой ради такой несчастной страны, как Ирландия, если они мысленно не будут представлять ее себе женщиной.
Однако поняты его слова не были.
Мистер Парнелл был разоблачен. Поэтому им надо было пожертвовать. Только это они понимали. И воспользовались его манифестом для того, чтобы уничтожить его. Они обсуждали манифест и спорили о нем почти целый час. Страсти накалялись, нарастали напряжение и раздражение. Кое-кто сердито выкрикивал возражения при ссылке на «английских волков», которых мистер Парнелл отказался убрать. Подлый хамелеон мистер Хили, проливавший, когда ему было надо, "крокодильи слезы, по-прежнему разрывался между любовью и ненавистью по отношению к человеку, так сильно повлиявшему на его судьбу. В конце концов в нем победила ненависть.
Ораторскому искусству его обучал сам же Парнелл, поэтому он умел отвечать на колкие выпады и аргументы.
Долгие заседания в 15-м зале продолжались всю неделю. Присутствующих качало на волнах обуревающих их чувств. Редмонд твердо оставался с Парнеллом.
– Разве есть человек, способный заменить его? Вот-вот наступит время обсуждать предстоящий билль о гомруле. Ну, ответьте же мне, кто, кроме него, сможет на равных обсуждать этот вопрос с лидерами английских партий? Такого человека просто не существует!
