— Я сделала яичницу с ветчиной, ничего?
— Ася!
Он сделал шаг ко мне, но я предупреждающе вытянула руку:
— Стоп! Спокойнее! Я еще не совсем пришла в себя, но приду, только не торопите меня и не тормошите.
Он улыбнулся мне, такой светлой улыбки я у него никогда еще не видела. Мы завтракали не спеша, потом пили кофе. Молчали, но молчание не было натянутым. Пестов думал о чем-то своем, я восстанавливала в памяти последние события, они вспоминались какими-то кусками. Ничего, немного терпения, и все прояснится.
— Что это за квартира?
Пестов посмотрел на меня испытующе:
— А ты совсем ничего не помнишь?
— Как-то кусками и смутно. Кажется, я была в своей квартире, похожей на эту кстати. Что случилось со мной? Я заболела?
Он смутился.
— Значит, ты помнишь, что отыскала свою квартиру, а еще что помнишь?
— Если вы о прошлом, то я все помню. Ах да, вы же не знаете! Я случайно встретилась с Юлькой, узнала ее и все вспомнила. Сначала я нормально себя чувствовала, а потом все воспоминания вдруг скопом нахлынули на меня, сразу залихорадило и голова стала очень сильно болеть, мне даже казалось, что она взорвется и разлетится осколками.
— Когда я пришел, ты держалась за голову обеими руками и громко стонала.
— Совершенно не помню, как я вам открывала дверь.
— А ты и не открывала, лежала скрючившись на своем матрасике и вряд ли слышала, как я трезвонил в дверь.
— На матрасике? На каком… все, вспомнила! Я с трудом отмыла кухню и туалет, съездила к Аське за некоторыми вещами, купила матрасик по дороге, вернулась, и мне стало так плохо, что я сразу разделась и легла. А вы когда пришли? И как вошли? Да и вообще, как вы узнали, где я?
— Ты помнишь, как позвонила мне и сказала, чтобы я не суетился с документами? Да? Больше ты ничего не сказала и отключилась, все это насторожило меня: и столь странное заявление, и то, что ты не пришла ночевать. Я утром зашел к тебе, проверил, все вещи на месте, никаких следов, что ты собираешься уезжать, нет, но я все же решил подстраховаться, вызвал человека и велел следить за квартирой и за тобой, когда появишься. Мой человек проводил тебя до квартиры, даже матрасик помог донести, потом позвонил мне. Звонить тебе было бесполезно, телефон ты отключила, поэтому я поехал и стал звонить в дверь, ты не открывала, и за дверью была тишина. В то же время мой человек утверждал, что ты не выходила и была словно бы не в себе. Как я вошел, это уже дело техники, какой я тебя нашел, я тебе уже сказал, хотел сразу же вызвать врача, но ты вцепилась в меня с такой силой, что невозможно было оторвать. Телефон я сдуру оставил в прихожей, так ты мне даже не давала до него дойти, не слушала меня, вела себя как сумасшедшая, никакого сладу с тобой не было. Откуда в тебе сил столько?
— Но как-то вы все же со мной сладили, раз перевезли сюда?
— Я тебя никуда не перевозил, ты все там же, в своей квартире. Мне нужно задать тебе несколько вопросов, но меня тревожит твоя голова, как она, не болит?
— Чувствую себя сносно, еще день-два — и смогу выйти на работу. Но давайте прежде уточним вопрос с квартирой, я ее смутно узнаю, но мебель явно не моя и новая, откуда она?
— Ты волнуешься о пустяках. Купил, конечно.
— Когда?
— Я ведь не вчера к тебе приехал, а два дня назад, вечером. До поздней ночи ты бесновалась, но потом все же успокоилась и уснула на своем матрасике, я сидел возле тебя, ты и во сне стонала. Утром я задремал слегка, а когда проснулся, то пришел в ужас: ты лежала бледная, вся мокрая от пота и ни на что не реагировала. Я тут же вызвал врача, но он ничего делать не стал, сказал, что у тебя был сильнейший нервный стресс, но организм сильный, справится сам. Велел не будить и сказал, что спать ты будешь сутки или больше. Ты спала двое суток, я нервничал, мне казалось, что это слишком много. Вчера вечером опять приезжал врач, послушал тебя и сказал, что, наверно, утром ты проснешься. Я решил, что, если утром не проснешься, я заворачиваю тебя в одеяло и везу в больницу, но ты проснулась. А мебель? Разве за двое суток трудно поменять мебель? И давай не будем спорить, ты еще не в форме и волноваться тебе вредно. Ты ведь не думаешь, что я должен был оставить тебя валяться на матрасике, словно собачонку какую. Кстати, одну комнату я не трогал, оставил все как было, наверное, это комната твоей тети?
— Да, Ульяны. Алексей Степанович, вы своей заботой подрезаете крылья моей самостоятельности, я хотела сама справиться со всеми трудностями.
— Трудностей у тебя в жизни будет еще ой-ой-ой! Их всегда бывает больше, чем надо, вот и направь на них свою энергию, работа у тебя будет непростая, потребует много сил и нервов, а ты споришь со мной о ерунде. Не надо, будь выше этого. Договорились?
Ты мне лучше о своем паспорте скажи, я видел его, почему фамилия другая?
— Когда тетя Поля, которая меня вырастила и с которой мы вместе жили в Ивантеевке, умерла, то мне позвонила Ульяна, родная сестра тети Полины, Я знала о ее существовании, но она не хотела знать нас, а тут вдруг позвонила и стала звать меня к себе в Москву. Я колебалась сначала, но она соблазнила меня работой, я продала квартиру в Ивантеевке и переехала жить к ней. Она стала просить меня, чтобы я взяла ее фамилию, долго уговаривала и уговорила. Вы искали по адресному бюро Бахметьеву, а я оказалась Никоновой.
— С этим понятно, но есть еще одна тема, крайне неприятная, надо бы оставить ее на потом, когда ты совсем придешь в себя, но время не терпит. Соберись и ответь мне предельно четко: кто-то видел, как ты обошлась с Юлькой?
— Я навещала Бориса. Когда я вышла от него, на улице, прямо на ступеньках, столкнулась нос к носу с Юлькой. Я сразу узнала ее, она тем более узнала меня, пришла в ужас и бросилась бежать. Я стала нагонять ее, она рванулась в ворота, а туда въезжала машина и сшибла ее, она отлетела и ударилась головой о каменную тумбу ворот. Она почти сразу умерла. Народу кругом было много, я закрыла ей глаза и отошла. Меня интересовала ее сумка, отлетевшая в кусты, но ее уже подняли. Я все же поискала и нашла ключи, взяла их и поехала прямо сюда. Вот и все.
— Ты не сказала мне, когда и как ты ударила Юльку?
— Алексей Степанович, что с вами?! Неужели вы думаете, что я способна была ударить ее, умирающую? У меня и ненависти-то к ней в этот момент не было. Тоска, печаль, сожаления были, но не ненависть. Я и коснулась ее только в тот момент, когда закрывала ей глаза. С чего вам втемяшилось такое?
— В бреду ты несколько раз говорила, что разбила ей голову. Вспомни, ты все рассказала мне? И не бойся, если что, я тебя прикрою.
— Да не надо прикрывать меня, ничего я не сделала! Бред свой я почти не помню, но, кажется, понимаю, откуда взялись эти мои слова, встревожившие вас. Косвенно я виновата в гибели Юльки, потому что бежала за ней, а раньше, дома, я нечаянно разбила любимую куклу Ульяны, у нее была фарфоровая голова. Все это сплелось в бреду в одно целое, тем более что у меня сильно болела голова, я ни о чем другом и говорить не могла, кроме как о разбитой голове.
