Владислав приехал около пяти. Как он ни пытался улыбаться, Ника заметила, что он чем-то подавлен, вид у него особенно усталый и глаза грустные.
– Что случилось? – спросила она, коснувшись пальцами его щеки.
– Все нормально, солнышко мое, – он попробовал улыбнуться. – Устал. Дел было выше крыши. Сама понимаешь, конец года.
– Влад, ну сколько раз тебе говорить, не пытайся улыбаться, если не можешь, – вздохнула Ника. – Вижу же, что не просто устал.
– Потом. Все потом. Ты лучше расскажи, как ты и как наши малявки?
– Вот уж одного не пойму, в кого они такие горластые, – Ника улыбнулась. – Их сегодня принесли до кормления. У мальчика такой басище…
– Ты имена уже придумала?
– Нет еще, не совсем. А ты?
– Сначала хочу услышать твое мнение.
– Ну, предположительно, девочку назовем Анна, а мальчика – Роман.
– Так, ну если кто-нибудь после этого скажет, что мы с тобой по-разному думаем, то мы имеем полное право бросить в него камень. Я то же самое думал с утра.
– Значит, так тому и быть.
– Я сегодня скажу маме, что если ты так же будешь вставать и завтра, то пусть она приедет, и вы хоть в окно друг другу помашете рукой.
– Я буду очень рада.
– Очень больно вставать?
– Терпимо. Я думала, что будет хуже. Сегодня Валерий дренаж убрал. Хотела заглянуть, пока делали перевязку, на что это все похоже, но ничего не вышло.
– Ну, ты, котенок, такое придумала! Потом увидишь, когда зарастет. Нечего заглядывать туда, куда не нужно.
– Влад, – Ника перестала улыбаться и стала сосредоточенной, – ты в последние дни ничего не говоришь про Асю. Как она?
Владислав отвернулся и посмотрел в темноту за окном. Повисла пауза. Наконец он повернулся, глаза его приобрели стальной оттенок.
– Нет больше Аси, – тихо ответил он. – Она умерла три дня назад. В тот день, когда с тобой все случилось.
– А ребенок? – у Ники на глаза навернулись слезы и задрожали губы.
– И ребенок. Сегодня их похоронили, – он обнял Нику, спрятал лицо в ее волосах. – Не плачь, маленькая моя. Их уже не вернешь… Жить – живым. Подумай о наших детях…
Открывалась Асина выставка. У ее портрета с траурной лентой в углу стояла корзина темных роз, обвязанных черной лентой. На открытие собралось довольно много народа. Владислав приехал вместе с Никой и своими друзьями. Рядом с ними стояли сотрудники музея, Асина подруга с каким-то парнем. Пока директор музея, а за ним Всеволод Иосифович говорили вступительное слово, было довольно тихо. Ленточку на этой выставке никто не разрезал. Директор попросил почтить память Аси. Все затихли, и в этой тишине полилась песня. Очень приятный, негромкий мужской голос пел под гитару:
«Милый друг, ушедший дальше, чем за море, Вот тебе роза. Протянись на миг. Милый друг, унесший самое главное, Самое главное из сокровищ моих земных…»
Стоявшая неподалеку от Владислава женщина невольно вздрогнула и почему-то обернулась в его сторону. Ника вытерла непрошеную слезу.
После слов, которые голос поющего почти прошептал:
«Помолись за меня в райской гавани, Чтобы не было мне других маяков…», музыка будто бы оборвалась и снова наступила гнетущая тишина.
Через несколько минут все рассматривали картины, тихо переговариваясь. Неожиданно Владислав услышал позади себя разговор двух женщин.
– На кого-то этот блондин очень похож, тебе не кажется? – спросила одна.
– Кажется, – ответила вторая. – Помнишь, висит картина Донцовой, где врачи? Вот на врачей этих он и похож.
– Я вообще слышала треп, что это он и есть. Когда он приезжал к Всеволоду Иосифовичу и сказал, что Колчева умерла, Агния Петровна слышала, как они разговаривали, стоя у картины.
– Интересный мужчина.
– Интересный. И повадки интересные. Откуда это у нашей покойницы Асеньки такие друзья завелись? Ты посмотри – один другого круче. А она была – воробышек неприметненький.
– Может, через жен? Я поняла так, что эта девушка, с которой блондин под руку, его жена. Она вроде бы журналистка, статью про Асю писала.
– А от кого Ася беременная была?
– Говорила же, что москвич у нее какой-то был.
– Я от своей знакомой слышала – она работает в областной больнице, в роддоме, что Асенька наша там лежала не как зря: вел главврач, передачи привозились умереть – не встать, телевизор, телефон сотовый, все блага жизни. И один раз к ней приезжал, как раз перед тем как она умерла, какой-то крутой.
– В конце концов, какая теперь разница?
– Просто интересно. А этот красавец выставку полностью проспонсировал.
Владислав повернулся и посмотрел в сторону говорящих. Одна из них была та женщина, которая оглядывалась на него, вторая – из реставрационной мастерской…
Даниил Александрович сидел с Владиславом у камина. За окнами тихо шелестел дождь, в камине уютно потрескивали дрова. Мужчины курили и пили кофе. В гостиной слышались голоса Алика, Кати и приехавших к ним каких-то друзей.
– Как Неля, приходит в себя понемногу? – спросил Владислав.
– Да, уже лучше. Все-таки тетка была последним человеком, кроме племянника, кто у нее остался.
– Я заеду. Просто я закрутился в последние дни.
– Заезжай. А что Ника сегодня такая грустная?
– Я же тебе говорил, что у нее получилось. Я тогда Валеру попросил ничего ей не говорить. Решил, что скажу сам. Только сразу не хотелось ей такой удар наносить. Думал, пройдет побольше времени… Она сегодня пошла отметиться у участкового гинеколога – ты же знаешь наши дурные порядки – раз пять приходила акушерка. Я же не думал, что эта коза полезет ее смотреть. Она возьми ей все и выложи, да еще и посоветовала мужу ничего не говорить, а то, мол, перестанет интересоваться как женщиной и загуляет. Ника ей ответила, что у нас все нормально и с ощущениями тоже, а она ее чуть ли не на смех подняла. Ника приехала как с креста снятая. Пришлось добрых полчаса уговаривать, что чувствую я то же, что и обычно. Она ведь, оказывается, тоже. Если б ей этого не сказали, всю жизнь жила бы в тихом неведении.
– Так я не пойму, какие теперь проблемы?
– На меня обиделась. Сначала долго не верила, что я не вру, а потом, почему сразу не сказал всего. Опять же, долго объяснял, что только для ее же блага, чтобы она не впадала в комплексы. У меня есть очень большое желание поехать завтра к этой мадам и высказать все, что я о ней думаю. Ника сказала, что не стоит.
– Может, и правда, не стоит.
– Может, – согласился Владислав. – Только ты же знаешь, я готов порвать любого, кто тронет кого-нибудь из моих близких. Я панически боюсь, что у Ники снова начнется депрессия. Ты уже видел однажды, чем это чревато.
