Маргарет Пембертон - Богиня

Последующие дни превратились в сплошную мучительную агонию. До этого Видал, казалось, не ощущал боли, не понимал, как искалечен. Теперь же все беды, словно дождавшись, пока счастье и радость покинут его, навалились разом. Пришлось перенести несколько операций, а потом долго, томительно ждать, пока выяснится, целы ли нервные окончания. Смогут ли пальцы двигаться? И все это время у него в сознании навязчиво звучал один-единственный вопрос: почему? Господи милостивый, почему?!

Неужели Валентина испугалась, что он так сильно обезображен и она попросту не сможет вынести его вида? Если так, ее страхи не имеют под собой оснований. Только на руках остались шрамы.

Видал снова взглянул на свои руки. Не слишком приятное зрелище, но он считал, что требуется гораздо, неизмеримо больше, чтобы Валентина бросилась в объятия другого мужчины. Неужели женщина, которую он так страстно любил все эти годы, оказалась не более чем порождением его собственного воображения? Была ли она, судя по поступкам, такой пустой, черствой и бездушной?

Видал надолго замолчал. Он ни с кем не желал разговаривать, даже с Тео. Горечь прошлых лет затмила те чувства, что он сейчас испытывал. Он постоянно поражался, что можно одновременно любить и ненавидеть женщину с неистовой силой. Когда же Видал вспоминал об Александре, бушующая лютая ненависть становилась ледяной и убийственной. Она отняла у него сына. Сына, которого он никогда не сможет открыто признать, не разрушив при этом три жизни – свою, Валентины и Александра.

Самочувствие Карианы день ото дня улучшалось. Доктор Дженсон предупредил Видала, что здоровье ее до конца не восстановится и она должна провести много месяцев в инвалидной коляске, под круглосуточным наблюдением сиделки. Видал не стал объяснять доктору, что последние пять лет она и без того находилась под неусыпным присмотром.

Со времени пожара Кариана ни разу не впадала в буйство. Несмотря на ее невыносимые страдания, ни один человек из персонала не заподозрил правды, а Видал промолчал. Даже узнай они обо всем, ничего не смогли бы сделать. Болезнь, уничтожавшая разум Карианы, будет прогрессировать, постоянно бросая несчастную в пучину депрессии или маниакальной злобы. Эти два состояния как всегда будут чередоваться с периодами относительно нормального поведения.

Виллада стала непригодной для жилья, и, выписавшись из больницы, Видал переехал в новый дом, в Бель-Эйр, на Морага-драйв. Он был одноэтажным, и Кариана без труда могла управляться с коляской. Дубовые темные потолки, полы из полированного кедра, удобная мебель. Видал расставил по комнатам несколько мягких глубоких диванов и начал вновь собирать библиотеку.

Каждая книга, которую он покупал, напоминала ему о Валентине – «Эмма» Джейн Остин, «Грозовой перевал» Эмилии Бронте, «Война и мир» Толстого, «Мадам Бовари» Флобера. Он постоянно вспоминал мягкий розовый ковер в бунгало отеля «Беверли-Хиллз», медово-золотистые лучи солнца, струившиеся в спальню, где он читал, сидя на полу и открывая ей новый мир.

Как-то за обедом Теодор заметил, что на волне неожиданно возродившегося интереса к классике история несчастной любви Элоизы и Абеляра может стать кассовым фильмом и принести немалый доход. Однако Видал так бешено вскинулся, что Гамбетта был потрясен. Ужин кончился не начавшись: Видал швырнул на стол салфетку и выбежал из ресторана. Больше разговора на эту тему не возникало. Для Видала Элоиза и Абеляр были неразрывно связаны с Валентиной. С ослепительным счастьем тех дней, когда они еще не стали любовниками.

В тот день, когда Кариану выписали из больницы, Видал почти смирился с тем, что отныне ему одному придется нести бремя, которое они до сих пор делили с Хейзл. Он нанял двух сиделок – молодых ирландок, веселых и жизнерадостных, но не нашел в себе сил объяснить им, что она больна не только физически, но и душевно. Правда вскоре, несомненно, всплывет наружу, но пока он малодушно замалчивал эту тему.

Кариана уже не нуждалась в коляске и самостоятельно вошла в дом, тяжело опираясь на руку мужа.

– Чудесный дом, Видал, – сказала она тихим, нежным голосом. – И здесь мы будем вместе, одни, правда? Никого больше. Хейзл тоже не будет?

– Нет, – мягко ответил Видал. – Хейзл не будет.

Он рассказал жене о смерти Хейзл. Она молча выслушала все, лежа жалким маленьким комочком на больничной постели. Это было одним из самых тяжелых испытаний в жизни Видала.

Он повел жену на балкон, и она села, опершись локтями на перила.

– Я рада! – объявила Кариана, улыбаясь. Сначала Видал решил, что он ослышался, но тут она повернулась к нему с сияющим лицом.

– Хейзл думала, что она очень хитра и умна, но видишь, дорогой, я оказалась умнее. Я знала, что ей хотелось. Почему она всегда не давала мне видеться с тобой и, когда ты звонил, отвечала, что тебе незачем ехать домой. Но я сказала себе, что скорее умру, чем позволю ей победить.

Она протянула ему руки. – И я сдержала слово, правда? Едва не умерла. За тебя.

Она мечтательно подняла глаза. Зрачки снова превратились в булавочные головки. Видал не шевелился. Эти ужасные мгновения тянулись бесконечно. Видал не хотел говорить, не хотел задавать вопрос, который следовало задать. Полиция и пожарные единодушно утверждали, что загорелось в спальне Карианы. Он не смог ничего им объяснить. Кариана не курила в постели. Пожар не был вызван электрическим замыканием. Причина его возникновения по сей день оставалась тайной. Он неожиданно задрожал от холода, несмотря на то что стоял на самом солнцепеке.

– Ты знала, что Хейзл погибнет? – спросил он с такой деланной небрежностью, что слова застревали в горле.

– Нет, я собиралась попугать ее. Проучить.

Глаза словно затянулись мутной пеленой, язык заплетался. Я хотела только устроить маленький пожар… не ожидала… не намеревалась…

Кариана вздрогнула и обняла себя за плечи.

– Зачем? – спросил Видал, понимая, что это последний вопрос, который он задаст, и, выслушав ответ, уйдет из дома, чтобы никогда туда не возвращаться.

И снова она улыбнулась хитро, понимающе.

– Потому что ты хотел на ней жениться. Оставить меня, Даисарт, и жениться на ней! Теперь у тебя ничего не выйдет, Видал. Наконец тебе стало ясно, что ты не можешь жениться ни на ком другом. Ты женат на мне. И всегда будешь моим мужем.

Она откинулась на спинку стула и подставила лицо солнцу.

– Но я не собирался жениться на Хейзл, – монотонно произнес Видал, не желая и не смея дать волю ужасу и отвращению, сжигавшим его. – Я хотел жениться на Валентине. Хейзл Ренко любила тебя. Она умерла, пытаясь тебя спасти. И ты ее убила.