времени. Так, главное потом суметь встать, потому что ноги меня сейчас слушались через раз. Корсаков не спешит открывать непрошенным гостям, что это и не удивительно. На дворе ночь, и я даже боюсь представить сколько сейчас времени. Поднимаю глаза вверх, туда к бесконечно далёким звёздам, что россыпью сейчас укрывали небосклон. Нежный весенний ветер окутывает меня с ног до головы, раскрывая тёплые объятия. Запомнить бы сейчас этот миг и сохранить в своей душе. Когда на сердце так хорошо, а впереди ожидает счастье.
— Да, — недовольно бурчит моё счастье, наконец, соизволив ответить.
— Сашка, открывай, — бодро отзывается Марина. — Очень важное дело, не требующее отлагательств! Давай, просыпайся!
Корсаков подвисает на несколько секунд, наверное, пытаясь спросонок переварить полученную информацию. Пробормотав что-то не совсем членораздельное и вероятно не слишком цензурное, Саша впустил нас внутрь. Под пристальными взглядами консьержа и охранников, временами сбиваясь с траектории, мы всё-таки доходим до лифта поддерживая друг друга под руки. Не знаю правда кому из нас двоих больше была нужна помощь. Марина хоть и рассуждала вполне трезво об их взаимоотношениях с Мереминским, но её порывистые буйные движения выдавали вполне приличную степень опьянения.
Ничего не скажешь, удачно мы с ней перезнакомились заново. Определенно, будет что вспомнить.
— Готова? — интересуется Вишнякова.
— Да! — отвечаю до неприличия громко, растянув рот в совершенно идиотской улыбке. Ничего не могу с собой поделать, ведь через каких-то пару мгновений я увижу его.
Двери лифта плавно открываются и перед нашим взором встаёт взлохмаченный, заспанный Корсаков, который, не мигая, смотрит на нас с Мариной. Нахожу усталый дымчато-серый взгляд и едва не теряю равновесие, потому что меня пронзает насквозь осознание, что вон он рядом, стоит только протянуть руку. И можно просто броситься в объятия, шепча все свои жаркие признания, извиняясь за все те глупости, что натворила из-за страха, гордости и недоверия. И целовать, целовать, целовать…
Саша переводит непонимающий взгляд с меня на Марину и обратно, будто сомневаясь в реальности происходящего. И я его прекрасно понимала, и поэтому не смогла сдержать смешок.
— Вот, получите — распишитесь, — прерывает наше немое переглядывание Вишнякова, подталкивая меня в спину из лифта к Корсакову. — С кондицией, конечно, немного прогадали. Но я думаю, ты Сашк, разберёшься. Чао!
Двери лифта практически бесшумно закрываются, оставляя нас двоих наедине.
— Привет, — выдохнула я, делая несколько нетвёрдых шагов по направлению к двери.
Корсаков молчит, и мне хочется сорвать с него эту маску равнодушия и серьёзности. Подойти и запрыгнуть на руки, взлохматить ему волосы, или наоборот вытянуть из квартиры и пойти гулять в эту тёплую звёздную ночь. Наверное, по моим глазам можно было с лёгкостью считать все эти всполохи безумства, потому что Саша тяжело вздохнул и потянул меня за руку в квартиру.
— Я даже не хочу спрашивать почему ты в два часа ночи пьяная в компании Вишняковой вывалишься из лифта под мою дверь.
— Но…
И ничего я не вываливалась! Марина задала правильный вектор движения, а я вполне себе бодро шла в нужном направлении.
— Лиз, третий час ночи. Завтра очень важный день, давай спать.
Какой спать? В смысле спать?! Я тут пришла с открытым сердцем, чтобы высказать всё то, что давно так хотела. Извиниться, чёрт бы его побрал!
Не знаю, что у меня случилось с языком и способностью изъясняться, но что-то подобное я похоже попыталась воспроизвести вслух. Но без особого успеха. Ещё и икота нагрянула! Потрясающе просто!
— Мне надо…ик! Очень важно, ик! Саш, ну правда… ик! Да послушай…
Да чёрт побери! Куда делась моя адекватная связная речь? Ведь нормально же мы с Вишняковой общались и понимали друг друга? Или со стороны это был разговор на уровне «ты меня уважаешь»?!
Корсаков меняет траекторию и вместо спальни направляется к кухне. По-прежнему практически на меня не смотрит, наливает стакан воды и молча протягивает.
— С-с-спасибо, — вода приятно охлаждает горло и утоляет жажду, но от икоты не особо помогает.
А мне ведь надо, очень надо сказать!
— Пойдем, Лиз.
— Нет, — на секунду я будто беру контроль над своим телом и способностью нормально разговаривать. — Почему ты сейчас такой? Я ведь сама пришла… чего тебе стоит просто послушать…
Ещё немного и я разревусь, как какая-то ненормальная истеричка.
Всё-таки он злится! Очень злится и потому не хочет слушать меня и мои объяснения! И поэтому единственное, что я сейчас могу сделать это…
Ставлю стакан на кухонный остров, и в считанные секунды оказываюсь возле Саши. Обхватываю его лицо руками и притягиваю к себе.
— Саш, это же я… просто посмотри на меня.
Губы начинают гореть и покалывать, потому что они уже истосковались по поцелуям с одним несносным упрямцем. Серая дымка прожигает меня насквозь, и я отчетливо вижу борьбу в глазах Корсакова. Слышу наше прерывистое взволнованное дыхание. Но чего он боится? И почему медлит?
Глупенький, ведь осталось сделать просто один шаг, и всё будет хорошо!
Корсаков тяжело сглатывает и прижимает меня к себе. Отлично! Пусть и маленькая, но всё-таки капитуляция. Прикрываю глаза, отдаваясь во власть ощущений — знакомые родные руки, которые идеально устроились у меня на пояснице, жар, исходящий от тела, туманящий сознание и заставляя быстрее бежать кровь по венам. Осталось только найти любимые губы, которые каждый раз сводили меня с ума, заставляя забыть обо всём на свете…
Но выполненные последней задачи, столь важной и желанной, оборачивается для меня настоящим фиаско.
Корсаков уворачивается, и вместо головокружительного поцелуя я ощущаю лишь лёгкую дезориентацию в пространстве. Потому что Саша подхватывает меня на руки и несёт в сторону спальни.
— Ну зачем ты так?! — в отчаянии воплю я, и начинаю хаотично бить его кулачками в грудь.
— Лиз, во-первых, завтра с утра у меня переговоры с бельгийцами…
— Чёрт бы побрал твоих бельгийцев! И-и-и-к!
Кажется, гнев придал мне сил перебороть опьянение и помог нормально выражать свои мысли. Но даже и он был бессилен против икоты.
— Полностью согласен. Но засунуть их в самолет и отправить обратно я не могу. Но и это не основная причина.
— А в чём тогда дело? — шепчу я, прижимаясь к нему близко-близко. Направляю свой пылающий колдовской взгляд прямо в его серый омут, чуть приоткрываю губы… Ну не дурак же он в самом деле! И прекрасно должен понять, как я соскучилась и что я сейчас хочу! Не хочет говорить, да и не надо, оставим все разговоры на завтра. Я даже готова встать в очередь за этими растреклятыми бельгийцами.
— Лиз,
