Ознакомительная версия.
– Но ведь это очень грустно, если кто-нибудь хочет писать стихи, но не может. Что ему тогда делать?
– Гришенька, это совсем не грустно, – сказала Вера. – Может, ты и не будешь никогда писать стихи или картины, и музыку сочинять тоже не будешь. Ну и что? Зато ты будешь их понимать. Если ты будешь их любить, то научишься понимать их так, как никто. Разве этого мало?
– Этого не мало, – кивнул Гриша.
От размышлений у него между бровями ложилась глубокая вертикальная морщинка. Точно такая была у его отца, и Вере хотелось рассмеяться каждый раз, когда она видела ее у Гриши.
– Вот видишь. Так что не грусти. Лучше послушай, я тебе еще стихи почитаю.
Вера снова открыла тетрадь с Тимкиными стихами. Гриша приготовился слушать. Но прежде чем она успела прочитать хотя бы строчку, ветки сиреневых кустов раздвинулись, и перед ними появился Павел Киор.
– Ну, здравствуйте, – сказал он.
– Папа! – радостно воскликнул Гриша.
Но когда он подбежал к отцу, тот лишь рассеянно приобнял его и даже не подхватил на руки. Взгляд Киора был устремлен на Веру, и взгляд этот не предвещал ничего хорошего.
– Здравствуйте, Вера Игнатьевна, – повторил он.
Вера положила тетрадь со стихами на землю у фонтанной чаши и встала.
– Здравствуйте, Павел Николаевич, – ответила она.
Гриша переводил испуганный взгляд с отца на Веру.
– Благодарю за заботу, – сквозь зубы процедил Киор. – Это, конечно, очень трогательно – позаботиться о несчастных, заброшенных детях. Но совершенно излишне. Я сам в состоянии справиться с их воспитанием.
Его глаза горели таким сухим, таким суровым пламенем, что Вера почувствовала, как все замирает у нее внутри.
– Я не считаю ваших детей несчастными, – медленно проговорила она. – Просто…
– Просто вы решили влезть к ним в доверие? – перебил Киор. – И я даже догадываюсь, для чего. Так вот, это ровным счетом ни к чему не приведет. Я хотел бы, чтобы вы сразу это поняли. Меня ничуть не умиляет, когда кто бы то ни было начинает сюсюкать с моими детьми. Более того, это вызывает у меня прямо противоположную реакцию.
Его слова падали жестко и тяжело. Вера смотрела ему в глаза и не узнавала их: глаза были так безнадежно холодны, что один только гневный блеск доказывал живость скрывающихся в них чувств.
Гриша попятился к кустам. Вера заметила это, но только краем глаза – она была так потрясена, что ей было даже не до Гриши, – а Павел, она видела, не заметил и вовсе.
– Дело только в том, что…
– Где Антон с Мишкой? – перебил ее Киор.
Тут Вера наконец почувствовала, что вместо оторопи ее охватывает возмущение.
«Да что такое, в конце концов? – подумала она. – Что он себе позволяет?!»
– Антон поехал в фирму моих знакомых, – ответила она холодным тоном. – Они занимаются пиар-технологиями. Он делает для них компьютерную программу. Это на Тверской, рядом с метро, вы можете не беспокоиться. А Миша дома.
– Дома! – В голосе Киора клокотало нескрываемое бешенство. – Могу я вас попросить его позвать? Чтобы мы могли немедленно уехать. К себе домой.
– Да, конечно, – пожала плечами Вера.
– И Гришку тоже.
– Гриша здесь, – сказала она.
И тут же, оглядевшись, поняла, что Гриши рядом нет. Он исчез быстро и бесшумно, словно в воздухе растворился. Павел проследил за ее взглядом. От холода в его глазах не осталось и следа – в них плеснулся ужас.
– Где он?! – крикнул Киор.
– Он только что… – в растерянности проговорила Вера. – Он только что был здесь!
Забыв обо всем, они бестолково заметались у фонтана. Павел опомнился первым: он вломился в сиреневые кусты и бросился к ограде палисадника, за которой шумела дорога. Вера побежала за ним.
Павел перемахнул через ограду; Вера выбежала в калитку. Они стояли на краю дороги, озирались, и глаза у обоих были сумасшедшие.
– Павел, он не мог сюда пойти! – воскликнула Вера. – Я ему говорила, что за ограду нельзя. Он же послушный, он же никогда…
– Я его испугал. – Голос у Киора был совершенно убитый. – Я забыл, что он все слышит…
– Он сейчас найдется!
И, едва успев это произнести, Вера увидела Гришу. Он бежал совсем с другой стороны – она сообразила, что он обошел за кустами весь палисадник и вышел на Беговую улицу со стороны подъездов дома. Лицо у него было такое потерянное и несчастное, что Вера на секунду остолбенела. Но только на секунду – она почти мгновенно бросилась к Грише.
Павел увидел его, кажется, одновременно с нею. И опередил ее на бегу.
– Гришка! – крикнул он. – Гриша, ты что?!
Гриша обернулся и увидел отца. Но не бросился к нему, как ожидала Вера, а на секунду замер, а потом развернулся и побежал прочь. Он бежал, не разбирая дороги, и громко плакал на ходу.
Все происходило как в замедленной съемке, в каком-то немыслимом рапиде. Бегущий ребенок, остолбеневший от ужаса отец… Гриша ступил на проезжую часть улицы. Вера закричала так, что от нее шарахнулись прохожие. Она этого не видела – так же, как не видела, что делает Павел. Перед глазами у нее был только Гриша – крошечный, с плачем бегущий наперерез машинам. Она видела все это отчетливо, как сквозь промытую лупу.
И понимала, что ничего уже не успеет сделать. Потому что расстояние от нее до ребенка гораздо больше, чем от ребенка до любой из мчащихся по Беговой машин…
Неизвестно, понимал ли это Павел. Он бросился на дорогу прежде, чем Вера успела предугадать, что он сделает.
Павел уже почти догнал Гришу, почти схватил его за плечо… Но тут Гриша как-то отчаянно, словно заяц на поле, отпрянул в сторону, и рука Павла мелькнула над ним понапрасну.
А еще через мгновенье – они сменяли друг друга, будто в каком-то жутком калейдоскопе, эти мгновенья! – кто-то все-таки схватил Гришу за плечо. Схватил и толкнул так сильно, что он отлетел в сторону и упал. По тому месту, где он только что стоял, пролетела, тщетно визжа тормозами, «Газель»…
Оказывается, все стремительное время, пока это происходило, Вера бежала к дороге. И не только она: когда она добежала до Гриши, вокруг него, прямо посреди проезжей части, уже собралась толпа. Машины остановились, сразу образовалась пробка.
– Безобразие! – крикнул кто-то. – Совсем за детьми не следят!
– Уследишь за ними! Какие теперь дети-то стали, будто не знаете!
Павел сидел на корточках и, как слепой, ощупывал ребенка – плечи, руки… Его собственные руки при этом дрожали, лицо было белее мела.
– Гриша! – крикнула Вера.
И тут только сообразила, что ребенок, перед которым на корточках сидит Киор, это вовсе не Гриша. Тот стоял рядом и смотрел на отца и брата испуганными заплаканными глазами. А Миша сердито дергался в руках у Павла и бормотал:
Ознакомительная версия.
