– Дай, я повешу, – сказала Кит тихо, взяв шапку из его бесчувственных рук.
Беннон с усилием освободился от лыжной куртки, так, словно она каменной тяжестью давила ему на плечи. Кит и ее повесила на вешалку. Беннон медленно подошел к столику, возле которого упал, потеряв сознание, отец. Он внимательно окинул взглядом это место, затем посмотрел на перила лестницы, ведущей в спальни.
Было трудно дышать, и он поймал себя на том, что невольно ловит звуки – не скрипнет ли половица наверху, говоря ему, что жизнь не ушла из этого дома, что это не просто глухое эхо того, чего уже нет. Тишина, встретившая его, была достоверней роковых слов врача. Его отец больше никогда не поднимется по этим ступеням, никогда, откинувшись в кресле, не поразмышляет вслух об этой земле и горах.
Беннон, запустив пальцы в шевелюру, по привычке взъерошил волосы, стараясь совладать с болью, клещами сдавившей горло.
Кит, не говоря ни слова, прошла мимо него к камину и стала разводить огонь. Вскоре пламя лизнуло поленья и нарушило гнетущую тишину. Беннон невольно потянулся к теплу и свету.
Кит молча следила за ним. Лицо его было замкнутым, словно застывшим, лишь боль в глазах говорила о том, что творилось в душе. Как она хотела принять на себя часть этой боли, но знала, что он не готов к сочувствию.
Он все еще отвергал страшную правду, с гневным протестом боролся против того, что случилось, и против страха, что ничем не сможет заполнить пустоту, которая внезапно образовалась в душе. Она тоже прошла через это, когда узнала о смерти своего отца. И поэтому ждала.
Беннон медленно опустился в кресло перед камином и стал смотреть на огонь. Слабые звуки, скрипы и что-то похожее на стоны, которыми был полон старый дом, вывели его из оцепенения. Он поднял голову и прислушался, а потом закрыл глаза. Его вздох был полон печали.
– Я все жду, что он войдет, недовольно ворча на что-то, – признался он Кит и, встретившись с ее взглядом, наконец осознал, что она рядом.
– Я понимаю тебя.
Она опустилась на колени рядом с его креслом, погладила его руку и накрыла ее своей.
– Он умер. – Беннон прикоснулся пальцами к своим губам. – Я говорю это себе, но вижу его кресло и убеждаю себя, что он просто вышел и вот-вот вернется. Его присутствие в этом доме не исчезло, оно чувствуется во всем.
– И так будет всегда, Беннон.
Он коснулся ее щеки.
– Я не могу поверить, что его нет, Кит.
– Он ушел, Беннон, и вместе с тем он здесь.
Она придвинулась поближе и приложила руку к его груди.
– Он здесь, Беннон. Он всегда будет в твоем сердце. Разве ты не чувствуешь, как он тихонько сжимает его в своей большой ладони, чтобы убедить тебя, что он здесь?
Беннон, не выдержав, подхватил ее и прижал к себе, зарывшись лицом в волосы, пахнущие свежестью и еще чем-то, что так волновало его. Тень смерти упала на его дом, но рядом с ним была жизнь, и он уцепился за нее, как за соломинку.
– Поцелуй меня, – произнес он голосом, в котором были отчаяние и страстная мольба. – Сделай так, чтобы я почувствовал себя живым, Кит.
Его губы прижались к ее губам, сильно, до боли. Он почувствовал ее податливость и ответный поцелуй. Но этого ему было мало. Он хотел чувствовать ее кожу, жар ее тела, бешеное биение крови, боль и наслаждение. Иного ему было мало.
Потом они лежали, и Кит держала его в объятиях. Глаза ее были полны слез, она не мешала им катиться по щекам.
Глаза Беннона были сухи. Он был сыном своего отца, сыном Старого Тома.
Яркое солнце весело отразилось в темных защитных очках Джона Тревиса, когда, выйдя из машины, он быстро взбежал по ступеням на крыльцо дома Кит и, дважды постучав в дверь, прислушался. Когда никто не открыл, он постучал еще громче, так что задребезжали стекла в двери. Никакого ответа.
Джон нетерпеливым взглядом окинул двор ранчо, чувствуя уже тревогу.
Черт побери, где она? Ее джип стоит во дворе.
Он раньше не думал о том, как далеко отстоит от дороги ее ранчо и как пустынно вокруг. Кит столь доверчива и простодушна, что может открыть дверь незнакомому человеку. Она, возможно, даже не запирает ее.
При этой мысли он толкнул дверь. Она открылась от первого толчка и легкого поворота ручки. Входя, он почти уже представил картину разграбленного дома. Но ничего подобного он не увидел.
– Кит! – крикнул он и подошел к лестнице, ведущей в спальни.
Через пять минут он снова был в гостиной. Он осмотрел все комнаты в доме и не нашел следов пребывания Кит, так же как, впрочем, следов какого-либо вмешательства или насилия. Все ее платья были в шкафу, а в ванной, в привычном беспорядке – ее косметика.
Он проверил телефон и, услышав гудки, убедился, что тот в исправности. Для проверки набрал номер съемочной группы. Ответил Нолан.
– Это я, Джон. Я на ранчо Кит, перезвони мне. Я хочу проверить, работает ли связь.
– Хорошо, сейчас перезвоню.
Повесив трубку, Джон подождал, пока раздастся звонок.
– Связь в порядке, – сказал он, подняв трубку.
– Кит нет дома? – спросил Нолан.
– Ее джип стоит во дворе, ее вещи и косметика на своих местах. Кажется, в доме ничего не тронуто. Возможно, она вышла куда-то поблизости.
А что, если она лежит где-нибудь раненая, сломавшая ногу, подумал он про себя, но ничего не сказал Нолану.
– Пойду поищу ее.
– Может, сообщить в полицию?
– Пока не надо.
Положив трубку, он услышал шум подъехавшей машины и, подойдя к двери, увидел черный пикап соседа Кит, фермера. Джон открыл дверь, чтобы выйти навстречу. Кит была в кабине, и он вздохнул с облегчением.
Кит повернулась и поцеловала того, кто сидел за рулем.
Джон почувствовал, что к нему вернулось прежнее состояние тревоги.
Это не был быстрый дружеский поцелуй. Это было неохотное расставание утром, после долгой и приятной ночи. Джон слишком часто играл любовные сцены перед камерой и без оной, чтобы знать, что означает такой поцелуй.
Он попятился и прикрыл дверь. Затем вернулся в гостиную, не только потрясенный и одновременно разгневанный, но даже испытывая чувство некоторой обиды. Услышав негромкий звук захлопнувшейся дверцы машины, он неверными пальцами вытащил сигарету, затянулся и выпустил в воздух тонкую, неровную струйку дыма.
Кит, войдя и увидев его, остановилась в нерешительности, а затем сдержанно улыбнулась.
– Ты разыскиваешь меня, Джон, не так ли?
На ней был лыжный костюм. Лицо было без каких-либо следов косметики.
– Я звонил тебе вчера бесчисленное количество раз, начиная с утра. К полуночи, хочешь верь, хочешь нет, я стал беспокоиться. Не знаю, соизволишь ли ты сказать мне, где ты была все это время? – Голос его был, несмотря на все попытки сдержаться, недовольным.
