— Фу, Марина! — упрекнул весело. — Ты ведь знаешь, как я к тебе отношусь, — и уж если у тебя что-то с кем-то было, по крайней мере не надо мне об этом рассказывать, тем более в деталях. Я в некотором роде делаю тебе предложение — а ты меня извещаешь о своих отношениях с другим мужчиной. Я понимаю — ты красивая молодая женщина, ты любишь секс, но… Надеюсь, ты не хочешь мне сообщить, что у вас с ним… установились серьезные отношения?
Она молча покачала головой, вдруг замечая, что он с радостью воспринял это известие — почему-то это для него было важно.
— Ну и слава Богу — представляешь, в каком глупом положении я бы оказался? Привез женщине кольцо, а она…
— Да, насчет кольца… — вставила негромко и неуверенно, заставляя его поднять на нее глаза. — Я понимаю, это нескромный вопрос… Но мне неудобно — оно, наверное, очень дорогое, правда?
— Марина — это же подарок! — Он, кажется, ждал подвоха, когда она начала говорить, и обрадовался, услышав мягкий тон. — И ты знаешь, что я не люблю говорить о деньгах — тем более с тобой…
— О, я не права, — произнесла примирительно. — Просто я подумала — может, вы хотели им компенсировать ту сумму, которую мне обещали? Но оно ведь не стоит двести пятьдесят тысяч, правда?
Он посмотрел на нее с упреком — как на несмышленого ребенка, упрямо несущего явную ахинею и знающего, что это именно ахинея.
— Разве ты забыла про счет? Я ведь даже номер тебе назвал и банк. Ой, Марина…
— О, действительно — какая же я дура! — Она пожала плечами, говоря ему всем видом, что ее надо принимать такой, какая она есть. — Это тот номер, который вы мне дали, верно? Скажите, а почему такого счета в том банке не существует?
Взгляд его не изменился — чуть обиженный, укоряющий, но одновременно великодушно извиняющий за ошибки.
— У меня есть подруга Вика — я вам говорила про нее, кажется. — Она нахмурила лоб, словно на самом деле пыталась вспомнить. — Так вот, после того как мне показалось, что вы… В общем, она работает в крупном банке, у них куча партнеров на Западе — а она как раз возглавляет этот иностранный отдел. Вот она и проверила по моей просьбе…
Он был потрясен. Он не ждал этого, и ему нечего было сказать, и хотя в лице ничего не изменилось, она видела, что он судорожно ищет ответ. А потом, поколебавшись, косится на стоящий рядом с ним портфель. Кладя его на колени, открывая намеренно громко, молча начиная выкладывать на стол аккуратные запечатанные банковские пачки. Старательно не глядя ей в глаза, сосредоточившись на процессе расставания с деньгами.
— Здесь двести. — Он сказал это так тихо, что она еле расслышала. — Понимаешь, тот человек, который мне платил за это, — да, Епифанов, — обещал открыть счет и все перевести туда авансом, даже номер назвал. А потом сказал, что авансировать он испугался, вдруг не выйдет ничего. И отдал наличными — и то не сразу, частями. Я тебе не говорил просто — думал, сам там счет открою как-нибудь. Думал даже, что если он не рассчитается, свои тебе отдам. Так что с меня еще пятьдесят — я же не знал, что ты меня проверяла, а так бы все привез. Хорошо, что деньги с собой оказались — как раз думал первую часть в тот банк перебросить, — а то бы ты подумала…
— Насколько я помню, вы говорили, что все пополам. — Она внимательно смотрела ему в глаза, играть уже не имело смысла. — А я знаю, что этот таможенник должен был отдать Никитенко миллион — через вас отдать, кстати. Конечно, я никогда не отличалась сообразительностью и всегда плохо считала…
Она замолчала многозначительно, отвлекаясь от него, наливая себе вино. Чувствуя, как дрожат руки, несильно совсем, потому что она не нервничала, ей просто было противно. Ей даже не пришло в голову, что он может застрелить ее тут и уйти, — может, потому, что он оказался слишком неуверенным и слабым. Может, потому, что он менял темы и оправдывался, вместо того чтобы ее переубеждать.
Она всегда смаковала вино, небольшими глоточками пила, наслаждаясь вкусом и тем, что оставалось во рту, когда вино уже стекало вниз, — тем, что называют мерзким словом «послевкусие». Но сейчас вопреки обыкновению сделала большой глоток, осушив чуть ли не пол бокал а сразу, чувствуя, как кислая густая жидкость мягко ударяет в голову, создавая иллюзию опьянения.
— Убери их куда-нибудь, хорошо? — Он кивнул на лежащие перед ней пачки. — Мало того, что они между нами встали — так еще и лежат тут… Хорошо? А я сейчас.
Он вышел, щелкая выключателем в коридоре, закрывая за собой дверь то ли в туалет, то ли в ванную. Так деликатно оставляя ее наедине с деньгами, на которые она смотрела сейчас. На большие деньги, которых у нее не было никогда, которые гарантировали ей беспроблемное существование на какое-то время, возможно, длительное с учетом ее нерасточительности, — но которые почему-то не вызывали никаких эмоций.
Может, потому, что она никогда не была жадной, — а может, потому, что пока это были всего лишь пачки бумажек, за которыми она в данный момент не могла ничего увидеть. А может, потому, что сумма была неполной, — и эти двадцать пачек, маленьких, компактных, совсем не производили впечатление бешеных денег, каковыми еще недавно ей представлялись.
— Я виноват, Марина, — я тебе не сказал всю правду. — Он не сел обратно, прохаживаясь по небольшой комнате. — Я думал, что детали тебе знать ни к чему, я не хотел, чтобы они тебя отвлекали. Тем более что я почти все рассказал. Я тебе говорил, что Епифанов заказал Никиту, потом ты указываешь на Епифанова как на того, кто садился к нему в машину незадолго до взрыва, — и все, заказчик наказан, справедливость торжествует, о нас никто ничего не знает, деньги у нас в кармане. Ну а на самом деле… В общем, Никита предъявил Епифанову счет на миллион, тот от, него утаивал кое-что, а Никита узнал и дал две недели — а Епифанов испугался, что, даже если отдаст, Никита его уберет, и попросил меня выступить в роли посредника. И намекнул, что если получится с Никитой решить по-другому, даже после передачи денег, он отблагодарит. Вот я и подумал — две недели есть, а получится или не получится… Но получилось ведь! А я еще Епифанову доказывал, что деньги отдал за пару часов до того, как Никиту взорвали, а он меня подозревал, боялся, что Никита кому-то из своих рассказал, а я вру и за ним придут…
— Но вы не обязаны мне ничего объяснять. — Она не проявляла великодушия — ей просто было неинтересно. Уже не имело значения, как было на самом деле — тем более что она уже знала, что он ее обманывал и какую сумму он на самом дел получил. — Правда — я не прошу у вас отчета…
— Нет, обязан! — Что-то странное было в его решимости — что-то, не понравившееся ей. — Обязан, потому что у нас были общие дела, и надеюсь, что будут еще. Да, я взял деньги для передачи, и если бы он на тебя не клюнул, я подъехал и отдал бы — часть бы отдал, чтобы назавтра еще попробовать. Я ведь рядом был — в соседнем переулке, чтобы, если что, сразу появиться. И про всю сумму я тебе почему не сказал — я же сам не знал, сколько мы заработаем, думал, что пятьсот точно. А когда все у меня осталось, думал сюрприз тебе сделать — но не получилось. А значит, завтра привезу остальное. За вычетом расходов — ты же понимаешь, не все так просто…
