Саймон позволил своим людям отдыхать почти до полудня. Затем, когда дорога на время опустела, они выбрались на нее и открыто направились к Марльборо. Там Саймона тщательно допросили и дотошно осмотрели всех его людей – особенно их запястья и лодыжки, так как все узники носят кандалы, и следы от них скрыть невозможно, но сложностей не возникло.
Рианнон не спрашивала, почему они вдруг так заторопились. Саймона это удивляло: то ли Рианнон понимала, что новость о побеге де Бурга нужно доставить ее отцу как можно скорее, то ли она сама так спешила избавиться от него, что ее не интересовало, почему торопится он. На мгновение Саймон ощутил себя на грани отчаяния, но ее быстрый взгляд или просто поворот головы возвращал ему надежду. Может быть, сказал он себе, Рианнон просто хочется поскорее оказаться дома, где она сможет спокойно подумать, прежде чем сказать то, что хочет сказать.
Правда состояла в том, что Рианнон не понимала своих чувств. В один момент ей действительно хотелось оказаться подальше от этого смуглого красивого лица и стройного тела, так возбуждавшего ее, а в следующее мгновение она уже едва сдерживала рыдания при мысли, что никогда больше не увидит Саймона. Поглощенная собственными переживаниями, она не замечала, что Саймон нарочно избегает ее. Он был постоянно занят со своими воинами и дорожными проблемами, а когда молчание могло показаться неестественным, она не удивлялась, что в разговоре с ней он обсуждал лишь то, как освобождение де Бурга повлияет на политическую ситуацию.
Когда они пересекли границу Уэльса, Саймон начал расспрашивать новости о принце Ллевелине и, с радостью узнав, что тот находится в Рутине, быстро направился к этому замку, куда они и прибыли поздно ночью, когда ворота были уже давно закрыты. Однако, разглядев Саймона и Рианнон, стражники с готовностью сняли засовы. Рианнон сразу же отправилась в женские покои, и Саймон облегченно вздохнул. Если он сумеет поговорить с Ллевелином рано утром, то уедет еще до того, как Рианнон спустится к завтраку.
Несмотря на поздний час, Саймон перед сном еще написал письмо, предназначенное для Рианнон, в котором подтверждал свою верность ей и любовь. Он пообещал, что при первой возможности приедет в Ангарад-Холл. Он не может сказать ей, куда отправится, потому что сам еще не знает. Он полагает, что ее отец поручит ему быть связным между ним и Ричардом, а граф Пемброкский, без сомнения, сейчас переезжает из замка в замок, готовясь к войне.
Это письмо было вручено Ллевелину, чтобы он распорядился им, как сочтет нужным. Саймон ничего не утаил от отца Рианнон, который понимал, что выслушивает лишь одну точку зрения, но его симпатии так или иначе принадлежали Саймону. Принц Ллевелин давно считал свою дочь совершенно безрассудной. Пока ее легкомыслие не нарушало его планы, он с удовольствием предоставлял ей жить по-своему. Однако теперь, когда для нее нашлось дело, он решил, что она должна служить его интересам. Чтобы действовать в качестве посредника между ним и королем Генрихом, Рианнон должна была стать женой Саймона, и она будет его женой, не мытьем – так катаньем.
Прежде у Ллевелина оставались еще некоторые сомнения, но теперь он был уверен, что посредник ему просто необходим. Ллевелин предвидел большие выгоды для себя от казавшейся неминуемой войны между Пемброком и королем. Если он станет союзником Пемброка, у наемной армии, совершенно не подготовленной к той войне, какая в этом случае вспыхнет, не останется ни малейших шансов на успех. А наемная армия – это полные сундуки денег и ценные запасы, каких нет ни у какой другой армии. Ллевелин по-волчьи оскалился. Если им нанести крупное поражение, практически вся западная граница Англии окажется без защиты. А Честер мертв. Ллевелин облизнулся. Больше никакая дружба и никакая клятва не удерживает его. Английские города станут открытыми для грабежей, только не Честер; Ллевелин отогнал эту мысль, но Шрусбери вполне годится. Да, он примется за Шрусбери.
Это давало двойную выгоду. Захват Шрусбери потрясет даже короля Генриха, который наконец задумается над тем, какую глупость он совершает. Да, после этого как раз и понадобится посредник. Генрих долго еще будет охвачен яростью, чтобы спокойно выслушать кого-либо. Но женщина, никоим образом не связанная с войной, искренне опечаленная враждебностью между ее отцом и королем, которому так полюбилось ее искусство, – другое дело. И особенную ценность имеет то, что певчая птичка, которой так восхищался Генрих, была вынуждена покинуть короля из-за угроз епископа Винчестерского. Еще раз прокрутив в голове рассказанную Саймоном историю, Ллевелин снова улыбнулся. Да, Рианнон, несмотря на все свои страхи, вернется, чтобы содействовать миру между ее благосклонным слушателем и отцом. Как трогательно!
Но на первый план выходил вопрос о замужестве. Его глаза сузились, и он постучал кончиками пальцев по письму, которое прочитал в присутствии Саймона, прежде чем оно было запечатано. Аргументов у него было немного. Силой Рианнон не принудишь. Если внешнее давление окажется слишком велико, она убежит или даже убьет себя. Но есть способы заставить человека давить на себя самого. Ллевелин подозвал служанку и велел ей отнести письмо Саймона Рианнон. Как он и ожидал, через несколько минут она сама впорхнула в зал, не успев причесаться и одеться как следует.
Увидев отца, она воскликнула:
– Он уехал?!
– Несколько часов назад, – степенно ответил Ллевелин. – А что? У меня созрели некоторые предложения Пемброку, и Саймон наиболее подходящая кандидатура, чтобы передать их.
– Где Пемброк? Я отправлю гонца.
– Понятия не имею, где Пемброк. Саймон как-нибудь разыщет его и, вероятно, потом будет следовать за ним из одного замка в другой. Друзья графа почему-то именно сейчас не проявляют желания сообщать о своем местонахождении даже мне. А что, Рианнон? Что ты такое важное хочешь сообщить Саймону, если собираешься посылать к нему гонца?
– Я не хочу, чтобы он приезжал в Ангарад-Холл, – уныло произнесла Рианнон.
– А в письме говорится, что он приедет? – спросил Ллевелин, чтобы Рианнон и в голову не могло прийти, что он читал письмо.
Рианнон кивнула. Ллевелин посмотрел на нее, ожидая, что она что-нибудь скажет, но она молчала.
– Я заметил, что Саймон несчастлив, – продолжал он. – Чем он обидел тебя, Рианнон? Может быть, его мать и сестры не были добры к тебе?
– Нет. Меня приняли очень тепло, – ее голос поник. – Они будут разочарованы тем, что наш брак не состоится.
– Не состоится? Почему?
– Я не могу, – Рианнон остекленевшим взглядом смотрела в пустоту.
– Я так и подумал, увидев лицо Саймона, хотя он ничего не сказал, – Саймон мог говорить только правду, но Ллевелин считал ложь во спасение добрым делом. – Сказать «я не могу» недостаточно, Рианнон. Я снова спрашиваю, чем тебя обидел Саймон?
