«Сегодня я встретила тебя.
Этот день — начало всей моей остальной жизни.
С этого момента я стала твоей Авой Х»
Затем подхожу к изображению себя, сидящей у причалов в ночь запуска «Луссо».
«Сегодня я поняла, насколько глубоко увязла.
И с тобой я хотела увязнуть намного глубже».
Я двигаюсь вдоль стены к фотографии, на которой я пьяная в машине Джесси, и с улыбкой пишу:
«Сегодня я узнала, что ты умеешь танцевать. А также призналась, что влюблена в тебя, и, вероятно, сказала тебе об этом».
Я вошла в раж. Быстро нахожу фото в джемпере, после того как он грубо нахлабучил на меня эту чертову штуковину.
«Сегодня я узнала, что я только для твоих глаз».
Под фотографией, на которой я выхожу голой из спальни после того, как нашла его в отключке в «Луссо», и после того, как он показал мне, что умеет разговаривать, пишу:
«Сегодня я узнала, что я только для твоих прикосновений и твоего удовольствия. Но больше всего мне понравилось, что ты сказал, что любишь меня».
Маркер скользит к снимку, на котором я в наручниках.
«Сегодня ты познакомил меня с трахом-возмездием».
Быстро осматриваю стену и нахожу фотографию, на которой иду перед ним через фойе отеля «Ритц».
«Сегодня я узнала, сколько тебе лет… и что тебе не нравится, когда на тебя надевают наручники».
Я не могу остановиться. Каждое изображение навевает мысль, и я ловлю себя на том, что помечаю фото за фото своими воспоминаниями в словах. Джесси не останавливает меня. Я продолжаю, словно пишу дневник последних нескольких месяцев своей жизни. Записи не нужны, каждый момент запечатлен в мозгу, хороший и плохой, но все они хорошие. И их так много, бесчисленное количество. Иногда слишком легко позволить им ускользнуть на задний план, когда на пути встает что-то не очень хорошее. Наше короткое время было наполнено бомбардировкой плохого, но все хорошее намного перевешивает сложные моменты. Джесси напомнил мне об этом.
Рука болит к тому времени, когда я добираюсь до своей последней фотографии, — во всяком случае, до последней на данный момент. Уверена, что добавлю больше подписей. На ней я стою на террасе «Рая». Я прижимаю кончик маркера к стене.
«Сегодня я решила, что ты прав. С нами все будет хорошо.
И, да, у меня действительно появился животик… и я люблю тебя за то, что ты стал его причиной.
Я всегда буду любить тебя.
До самого конца».
Защелкнув колпачок на маркере, делаю глубокий вдох и, наконец, смотрю в лицо моему Лорду, ударяясь прямо ему в грудь и вдыхая свежий мятный аромат. Лицо серьезное, а зеленые глаза затуманенные.
— Я закончила, — шепчу тихо, но он не смотрит на меня. Он изучает все мои подписи, его глаза путешествуют по стене и время от времени останавливаются, чтобы прочитать то, что я написала.
Он берет у меня маркер и подходит к фотографии, на которой я убегаю из «Поместья», а затем встает вплотную к стене. Я не вижу, что он пишет, и наклоняюсь, пытаясь заглянуть за Джесси, но он стоит слишком близко. Наконец, он отходит, и я вижу надпись в верхней части изображения.
«Сегодня мое сердце снова забилось.
Сегодня ты стала моей».
Сжимаю губы и наблюдаю, как он переходит к изображению меня, сидящей в высокой траве на территории «Поместья» в свадебном платье, с ног до головы в кружевах цвета слоновой кости, и солнце стреляет лучами света сквозь деревья позади меня. Я смотрю в сторону, наверное, на фотографа. Снова Джесси встает вплотную к стене, а затем отходит, жуя кончик маркера. Он нарисовал идеальный нимб над моей головой и написал:
«Моя прекрасная девочка.
Моя дерзкая искусительница.
Моя Леди.
Мой ангел.
Моя Ава».
Я улыбаюсь и делаю шаг вперед, вынимая маркер у него изо рта и вытаскиваю его из грез наяву. Закрываю колпачок и опускаю маркер на пол, а затем грациозно взбираюсь на него, обвиваясь вокруг большого тела.
Джесси обхватывает ладонями мою задницу, а его глаза пылают.
— Ава, сегодня был самый длинный гребаный день в моей жизни.
— Длиннее, чем последний самый длинный день?
— Каждый день становится длиннее. Я слишком привык к тому, что ты со мной круглые сутки. Считаю, что должен уделить тебе немного особого времени.
Эти слова заставляют меня сдернуть пиджак с его рук и жадно впиться в его губы.
— Полегче, — мягко предупреждает он, двигая руками по очереди, чтобы я могла избавить его от пиджака. — К чему такая спешка?
Заставляю губы замедлить поглощение — легче сказать, чем сделать, когда у меня его не было целых два дня.
— Прошло слишком много времени, — бормочу, дергая его за галстук, возможно, слегка придушив, но не прерываю поцелуй, чтобы удостовериться.
— Эй.
Джесси тянет меня за ноги, пытаясь оторвать от себя. Я не облегчаю ему задачу, хотя вскоре снова стою на полу, тяжело дыша и не соприкасаясь с ним. Он отступает назад и стягивает галстук через голову, прежде чем скинуть обувь и носки. Его глаза пылают и практически превращают мое платье в пепел.
— Сними платье, — приказывает он, не отрывая от меня взгляда, расстегивает пуговицы на рубашке, а затем берется за манжеты. Это совсем не помогает мне в моем голодном состоянии.
Мне требуется ровно три секунды, чтобы расстегнуть молнию на платье и стянуть его через голову, оставаясь в кружевах, бросаю быстрый взгляд на свой живот, чтобы проверить, вырос ли он за день. Вдыхаю, пытаясь оценить его, слегка отвлекаясь от моего шедеврального мужа, стоящего всего в нескольких футах от меня. Он определенно прав, и доказательство тому — черное платье-карандаш. Отсюда явно виден бугорок. Скольжу рукой по пупку, кольца на пальце сверкают, когда я вывожу медленные круги. Моя связь с малышами растет, и очень быстро. Частичка нас с Джесси, — на самом деле, две частички, — растут внутри меня, и сама мысль об этом вызывает внезапное чувство тепла, которого я никогда раньше не испытывала — тепла, усиливающегося, когда рука Джесси ложится на мою, и он наклоняется, тыкаясь носом мне в лицо, чтобы получить доступ к моим губам.
— Невероятно, да? — спрашивает он, снова прижимая меня к своему телу легким движением верхней части моих бедер.
— Да, — от всего сердца соглашаюсь я. — Совсем как ты.
— И ты.
— Ты больше, — возражаю я. — Покажи мне, какой ты невероятный. Я совсем забыла.
Этими словами я провоцирую и поклоняюсь его высокомерию, приподнимаясь еще выше, так что ему приходится поднять голову, чтобы сохранить наш поцелуй. Низкое рокочущее рычание, исходящее из глубин его существа, проходит через наши соединенные губы и распаляет меня еще сильнее.
Джесси начинает вести нас из кабинета к обширному открытому пространству пентхауса, где опускает меня на огромной угловой диван, моя спина полностью лежит на сиденье, а нижняя часть тела опирается на подлокотник. Он снимает брюки и боксеры, обнажая красоту своего члена, твердого, готового, только руку протяни, но опускается на колени в конце дивана, пряча его от моего взгляда. У меня нет времени жаловаться. Мои трусики сняты, ноги раздвинуты, и его губы быстрыми, нежными поцелуями касаются внутренней стороны моего бедра, перемещаясь на другое и мягко дразня. Он целует их по очереди, с каждым разом поднимаясь все выше, раздвигая все шире, пока не достигает моего пульсирующего центра.
— Джесси. — Набираю в грудь воздуха, моим ногам нужно двигаться. Моя рука взлетает, чтобы ухватиться за кожаную спинку дивана, другая обхватывает его затылок.
— Вспоминаешь, какой я невероятный? — серьезно спрашивает он, отстраняясь и обдувая мою нежную плоть.
— Да! — Мои руки дрожат, когда его прохладное дыхание распространяется по мне и спускается по бедрам. — Бл*ть!
Пытаюсь сомкнуть ноги, когда чувствую первое касание языка к клитору, но Джесси лишь дразнит меня, давая почувствовать вкус того, что должно произойти, и мои ноги не могут двигаться, если только он так не решит, и он разводит их шире, делая меня чувствительной, более открытой и более дикой.
